Книга Выйти замуж за злодея - Марина Ефиминюк

— Застегни!

— Ага. — Она соскочила с дивана и проворно справилась с мелкими крючками.

Платье, перешитое Микой, сидело идеально. Скромный вырез, оставляющий простор для фантазии, скрывал грудь. Тонкий блестящий материал подчеркивал женственные изгибы, а рукава перестали врезаться подмышки. В глазах моментально вспыхнули блестящие звездочки. Если бы радужки окрасились желтым пигментом, выглядело бы жутковато, как раз распугивать клерков в коридорах башни Гард.

Я намазала губы алой помадой, превратив рот в кричащий мазок. Выглядело агрессивно и оглушительно. В стародавние времена древние нимфы всегда надевали красивые наряды и ярко красились перед тем, как совершить месть. Правда, они-то рисовали горизонтальные полоски на щеках, но будет странно заявиться к властному болвану полосатой.

Через зеркало я увидела, как бледная, словно при смерти, Рута из дверей следила за тщательными сборами.

— Не делай этого! — тихим, еще сохранившим сиплость голосом горячо забормотала она. — Не порть себе жизнь! Он, конечно, мерзавец, но за убийство Соверена Гарда тебе грозит смертная казнь. Подумай еще раз!

— Чего? — наконец вернула я дар речи.

— В смысле, чего? — растерялась подруга. — Ты надела золотое платье и приготовила туфли на шпильке, подвела глаза и накрасила губы. Сразу видно, что или соблазнять его собралась, или кроваво мстить. Ты ведь не хочешь его соблазнить? В середине дня — это неприлично.

— Рута, ты порошков от боли в горле не переела? — уточнила я.

— Ну, может, проглотила парочку лишних… — замялась она и засеменила за мной следом, когда я направилась в кухню, где в жестяной банке, припрятанной в шкафу, мы хранили наши скудные хозяйственные сбережения.

— Зачем ты забираешь наши деньги?

— Хочу сделать первую выплату по долгу. Пусть знает, что меня нельзя купить, как деревянную коняшку, — хмуро сказала я, запихивая несколько ассигнаций в крошечную сумочку. Жаль, что объемный ридикюль, куда легко помещалось священное «Домоводство», смазывал образ ослепительной мстительницы. Нет-нет, с потрепанным ридикюлем под мышкой источать надменность и выпячивать оскорбленную гордость было решительно невозможно!

— Ты там не замерзнешь? — жалобно причитала Рута, пока я обувала туфли на шпильках.

— На улице весна, — подбодрила я сама себя.

— Весна — когда ты в плаще, а в одном платье — это не подогретая зима, — протянула она со столь трагичными интонациями в голосе, словно отправляла меня на смерть и прощалась навсегда. — Ты же ненавидишь холод!

— Не обледенею. Помнишь, как говорила бабка Шейрос? — Я поправила платье. — Красота требует жертв.

— Мне она говорила, что женщина рождается или умная, или красивая. И всегда так жалостливо по голове гладила.

— Это потому что тебя — она считала умной.

И все-таки Рута оказалась права… Весна-то в этом году наступила неправильная, холодная! Природа с ума сошла, если согласилась оживать в столь отвратительную погоду. Покрытые слабым зеленым пушком деревья грелись в солнечных лучах. Пробивались сквозь толщу земли несмелые зеленые травинки. Им всем было тепло. А дитя природы, гордая нимфа, синела от холода. Как-то в эпичный план по эффектному вторжению в личное пространство спесивого властного болвана никак не входила смерть от переохлаждения.

В пойманный кеб я забиралась с видом «на общипанном грифоне не подлетишь, на хромой виверне не подъедешь», но едва извозчик закрыл дверцу, как плюнула на гордую осанку, скукожилась на сиденье и начала трястись. Одно радовало: если верить энциклопедии, дрожь — это самопроизвольное сокращение мускулов для согревания тела и внутренних органов (не спрашивайте, откуда мне это известно). В общем, сидя в холодном пахнущем кошками и чужими резкими духами салоне, я самопроизвольно, без печки и шарфа, отогревалась. Зато страдать от уязвленного самолюбия уже была не способна.

К площади Гард это самое сокращение мышц в теле унялось, разве что подрагивало веко. Видимо, проснулся нервный тик, заметно обострявшийся с приближением к властному злодею. Из наемного экипажа вышла уверенная в себе, дерзкая нимфа, в платье, в солнечных лучах блистающем, как хвойное дерево в канун разлома годов. Народ сворачивал головы. Охранники пропустили в здание без вопросов. Вернее, спросили, к кому я такая красивая заявилась, но не услышали ответа, потому что втроем зачарованно смотрели на мой улыбающийся ярко-красный рот.

Мужчины в любом возрасте такие мужчины! Я будто снова вернулась в свои веселые тринадцать лет и говорила ошеломленным хулиганам несусветные гадости на чистом анадарийском, от которого вяли уши, а мальчишки только таращились и изображали напряженную работу мысли.

— Вас сопроводить? — услужливо предложил один из стражей, хотя другие жестами отчаянно ему намекали, что нельзя покидать пост.

— Благодарю, но я знаю дорогу, — немедленно отказалась я от конвоя и отточенной походкой манекенщицы направилась к мраморной лестнице.

Я ворвалась в приемную и, не удостоив секретаря даже мимолетным взглядом, прямиком зашагала в кабинет.

— Госпожа Астор?! — зазвенел голос всполошенного помощника, похоже не сразу меня узнавшего. — Туда нельзя!

— Я ненадолго, — не потрудилась оглянуться я, окончательно войдя в образ ледяной нимфы. Такие, к слову, действительно жили где-то на севере континента. Говорят, они страшные спесивцы. Полагаю, такая высокомерная дамочка неплохо сживется с властным болваном.

Секретарь еще скакал через просторную приемную, надеясь предотвратить вторжение в святая святых, а я уже настежь распахнула двери и эффектно перешагнула через порог. Мужчины, сидящие за столом переговоров, резко повернули головы, и на кабинет обрушилась изумленная тишина.

— Добрый день, господин Гард, — мило улыбнулась я.

В глазах Соверена, возглавляющего уважаемое собрание, полыхнул гнев. На короткое мгновение они почернели, будто зрачок расширился настолько, что съел радужку. На потолке и письменном столе возле окна мигнули ярким светом потушенные лампы. Тут его глаза вернули свой обычный непримечательный свет, а ярость в них сменилась ледяной бесстрастностью.

— Выйди, — тихо и грозно бросил Гард в мою сторону.

— А потом постучаться и зайти заново? — с наслаждением принялась я изображать идиотку.

Готова поспорить на остатки гордости, властному злодею еще никто и никогда не устраивал сцену на людях. Тут мы находились в одинаковом положении. Это и мой первый публичный скандал. Будет что в старости вспомнить. Если, конечно, после сегодняшней эскапады меня не проклянут каким-нибудь смертельным заклятьем. Вот обо всем подумала, когда собиралась, а об амулете от темных чар взбешенных спесивых болванов — нет!

— Выйди и закрой дверь, — разделяя слова, вкрадчиво повторил Соверен.