Книга Плач Персефоны - Константин Строф

Вспомнив вопрос, Нежин пристально осмотрел стол и обнаружил, что, несмотря на неприятную проницательность нового собеседника, при взгляде на снедь в собственном его животе заплясали голодные пузырьки. В то же время почему-то совсем не хотелось разочаровывать пьющего господина, похоже, очень редко обращающегося к сомнениям.

– Угощайтесь, мой друг, – сказал тот, придвигая безымянным пальцем открытую пачку сигарет.

– Спасибо, я не курю.

Нежин отказался нехотя, скорее по какой-то неясной ему самому инерции, не имеющей в себе ровным счетом ничего от беспричинной твердости убеждения.

– А вы курите, курите, – с улыбкой настаивал незнакомец. – Я ведь вижу, что вам непременно нужно.

И откуда такая прозорливость? – вдруг разозлился Нежин и небрежно достал себе сигарету. Прикурив от протянутой спички и подавив эпизодический кашель инициации, он понемногу успокоился. Дымок приятно блуждал по внутренностям.

– Ну как? Вижу, я был прав? – с довольной улыбкой осведомился незнакомец. Его движения напоминали движения насекомого: отрывочные и болезненно резкие, словно все изношенные суставы однажды заменил на мелкозубые шестерни неизвестный хитроумный мастер.

Нежин кивнул, снова чувствуя легкое щебетание меж ребрами.

– Отдыхаете? – поинтересовался он, заговаривая кашель.

– Отдыхаю? Можно сказать, и отдыхаю. Только сей глагол как-то боле к лицу мертвецам.

– Ну почему же? – спохватился было Нежин.

– Да потому, мой друг, что так оно и есть. А сам я все еще не понимаю, к чему мне мое настоящее времяпрепровождение. Вдобавок знаю наперед, что меня нисколько не осчастливят все зыбкие местные прелести. Готов даже под «местными» иметь в виду довольно широкие категории.

– Значит, вам здесь не по душе? – спросил Нежин удивленно и с сожалением, видя, как его собеседник погружается в раздумья, уже, вероятно, забыв о нем.

– Только не говорите, что вам самим здесь нравится.

– Да, пожалуй, – согласился Нежин, медленно размалывая употребленное множественное лицо. – Я, знаете ли, смирился бы помянуть лето за домом, но как назло подвернулись эти билеты.

– А вы приличный остряк. А вот подробностей не нужно, – протянул сухую детскую ладошку. – Благодарю. Но я не такой домосед, как вы. И не прочь был бы отправиться в симпатичнейший дом, публичный, конечно же, но, сами понимаете, ныне безнадежно закрытый. Не получилось найти общего языка у любви с современностью. Веселые девочки с позором изгнаны, а память о их лучших качествах проглажена. Как, знаете, гладят у детей трусики мокрыми. От остриц, – проникновенно сообщил он Нежину, а тот притих. – Да-а-а. А вместо добрых тел днесь вот это, – он кивнул на проходившего как раз мимо нерасторопного официанта, который, что вполне могло быть, состоял с ним в ровесниках.

– Вы, должно быть, бывали тут… раньше? – осведомился Нежин, стараясь избежать наиболее острых углов.

– Я тут родился, – сообщил почтенный сластолюбец довольно равнодушно. – Вообще-то неплохие места, вам скажу. Если бы, разумеется, без всего вот этого, – он окинул ненавистным взглядом окружающее, постаравшись ничего не упустить. – А места славные. Лучшие, пожалуй, в нашем родном наградном Неграде. Горы… Уже несколько ближе к звездам. Прекрасное место, стало быть. Надо будет здесь как-нибудь и концы отдать.

– А как вас зовут, можно узнать? – спросил Нежин, попридержав немного. Он часто моргал от струящегося под носом дыма.

– Понимаете ли, мой дорогой друг, подобные ничтожные нюансы будет предпочтительным оставить неозвученными. Не от недоверия к вам, не почтите за то.

Зал тем временем быстро заполнялся шуршанием юбок и гортанными смешками.

– Но все изменилось и здесь, – продолжал человек, отпив из бокала. – И здесь, мой юный друг, все неузнаваемо. А что прикажете делать нам, честным искателям бодрости и добротной женской ласки? Глядеть на нынешних молодых несушек?

Нежин, не задумываясь, понимающе покивал – старательно, словно старосветский школьник, – и выпустил дым.

– Вот выпейте и представьте себе на мгновение, – продолжал рассуждать незнакомец, – что наша ни с чем не сравнимая отчизна была бы не таким клочком земли, подвешенным звездам промеж колен, а занимала какие-нибудь огромные восточные просторы. Скакать бы тогда нам на диких ишаках, а душам всем из ныне раствориться без следа. А ведь они и сейчас не очень плотны. Понимаете, надеюсь, о чем я?

– Вы, может быть, писатель? – продолжал допытываться Нежин неумышленно.

– Писатель, писатель. Очень может статься, что так. «Крипторхические метаморфозы», быть может, слыхали?

Нежин только улыбнулся в ответ.

– Но вы и сами, как мне кажется, не лишены поэтического толка. И музыкант в придачу, – он указал глазами на пальцы Нежина, безотчетно выстукивающие на поверхности стола какую-то мелодию.

– Нет, нет, что вы, – принялся разубеждать тот. – У меня нет слуха. В детстве пробовал… но ни один инструмент не отозвался.

Он погрустнел.

– Бросьте, – замахал на него руками незнакомец, – бросьте оправдываться, иначе я решу, что вы меня с кем-то спутали. Все получилось чудесно, почти гениально. Музыка природы, зов чужой породы.

Нежин улыбнулся в полном непонимании.

– А еще вы, я смотрю, человек редкой выдержки, мой друг, – добавил безымянный собеседник, хлебнув жидкого рубина.

Нежин отвлекся. Ресторан представлял собою круглую залу с двумя входами: вестибюля гостиницы и кухни. Столики были рассыпаны двумя чуть извитыми полукольцами вдоль стен, заранее охраняя посетителей от тягот выбора. Каждому месту создавала уют настольная лампа и кадка с пальмою либо иной живностью. Некоторым сверх того перепадало счастье редких окон, в которые по большей части заглядывали лишь еловые лапы. В центре ресторана было место для танцев.

Ее – глаза приметили уже давно, однако до сих пор Нежин держался, не давая своим скипидарным мыслям сблизиться. Но умышленно неосторожные слова пробуди ли в нем то, что он хотел как-нибудь обойти стороной. Она танцевала с каким-то мужчиной, наглухо закрытым в костюме-тройке, – неуклюже, но с видимым удовольствием. Теперь Нежину казалось, что он никогда не видел ее такой веселой и беззаботной. Изредка к нему поворачивалось ее раскрасневшееся лицо, шлейфом расплывалась шальная улыбка. Не раз прежде Нежин видывал точно такое же у Веры. Он сидел, забыв о так и не представившемся жизнелюбе, давя обильно просачивающиеся сквозь скорлупу слезы обиды. А музыка не смолкала. Для него не было определенно ничего забавного в этой игре вокруг несбыточного совокупления.

Такого ли уж несбыточного? По сгорбленной спине Нежина и рукам, покорно сложенным на груди, прошла полоса озноба. Кто был тот милый друг, что отправил его к ногам обеих женщин?

– Ну что? – вдруг снова заговорил незнакомец, дав Нежину достаточно времени насытиться картиной. – Deoc an doruis, кажется, так говорят в народе?