Книга Волкодавы СМЕРШа. Тихая война - Олег Таругин

– И?

– Чего «и»? – разозлился Сашка. – Да не знаю я! Не знаю! Вот только уверен, что товарищ Горюнов нас из-за такой мелочи сюда бы не погнал! Оружия брошенного на местах боев – как грязи. Если по каждому подобному сигналу группу высылать – никаких групп не хватит. Да и про сарай ни слова не было сказано – неужели бы информатор не указал, где именно искать? Значит, не в оружии дело – случайно мы его нашли.

– А в чем тогда? – наморщил лоб Паршин.

– Знал бы – сказал… Только нутром чую – про другое тот «сигнал» был. И не зря товарищ капитан не сообщил, откуда его получил. Ну, в смысле, от кого. Потому – максимум внимания. Кстати, вот еще что…

Донесшийся с «чердака» короткий металлический звук не дал Гулькину договорить. Удар – пауза – два удара. Карпышев подавал заранее оговоренный знак, легонько постукивая ножом по кожуху автоматного ствола. Означало это: «Внимание, гость». Три удара после паузы значили б, что гостей несколько.

Переглянувшись с товарищем, Гулькин зло ухмыльнулся:

– Вот сейчас мы все и узнаем… Костян, по правую сторону входа, Макс – по левую. Я на подстраховке. Что бы ни случилось, не шуметь. Брать живым и целым, – какая-то мысль занозой засела в мозгу, но поймать ее Александр не мог. Что-то он точно упустил, что-то совсем небольшое, но крайне важное. Вот только что… ЧТО?!

И уже заслышав возле самой стены сарая сочный морозный хруст под чьими-то ногами, внезапно понял: снег! Ну конечно, снег! Следы на пороге они за собой замели, насколько сумели. Да и до самого входа двигались исключительно по-пластунски, чтобы не оставлять глубоких отпечатков. Но полностью скрыть следы присутствия четырех человек до следующего снегопада никак не удастся, а небо к ночи совсем расчистилось, ни одной тучки. Да и ветер, как назло, стих. Значит, местный житель, особенно тот, кто бывал здесь вчера-позавчера, наверняка хоть что-то, да заметит… Ой, как хреново!

– Костя, – одними губами прошептал Гулькин, уверенный, что товарищ его услышит. – Если не станет заходить – берите сразу.

Паршин вопросительно дернул подбородком: что, мол, такое?

– Снега сегодня не было. Следы.

Боец коротко кивнул, потянув из ножен клинок. Сашка, состроив страшную гримасу, мотнул головой, для закрепления эффекта еще и кулак показав.

Шаги меж тем приблизились, стихли. Нежданный гость потоптался перед входом, что-то глухо пробормотал. Что-то металлически звякнуло – то ли бензиновая зажигалка, то ли вовсе самодельное кресало – спички-то сейчас жуткий дефицит, где их в деревне сыщешь? Ну, понятно, заметил нечто подозрительное, но лунного света не хватает, чтобы различить детали. Вот и решил подсветить. Пора? А пожалуй, что и пора. Место открытое, свет далеко виден, к чему рисковать?

Сашка махнул рукой: вперед!

В приоткрывшуюся буквально на полметра дверь выскользнули две быстрые тени. Короткая возня, глухой не то вскрик, не то всхлип, звук падения в снег чего-то нетяжелого – Гулькин отчетливо расслышал булькающий звук. Это еще что такое? Он сюда чего, с бутылкой шел?!

Спустя буквально три секунды группа захвата вернулась, увеличившись на одного человека. Снова скрипнула закрываемая щелястая дверь, и чуть запыхавшийся голос Максимова сообщил:

– Командир, куда его? Тяжелый, гад.

– В дальний угол тащите.

Снова раздалось сопение и шорох соломы под ногами.

– Готово. Костя, посвети! Ни хрена ж не видно…

Фонарик снова загорелся синим светом, используемым в разведке из-за малой заметности, и Гулькин разглядел пленного. На охапке перепревшего сена сидел, грозно зыркая из-под косматых бровей, бородатый старик самого что ни на есть деревенского вида. С Сашкиной точки зрения, ничуть не похожий ни на дезертира, ни на сборщика оружия – старый пень, да и только. И чего ему тут ночью-то понадобилось, сидел бы в хате на печи?..

– Не сомневайся, командир, наш клиент, – подал голос Паршин, продемонстрировав керосиновую лампу «летучая мышь». – Сюда он топал, да только следы насторожили, хотел сперва лампу запалить.

«Так вот что снаружи булькало, керосин всего лишь, – понял Сашка, мысленно усмехнувшись. – А я-то на самогон грешил».

– И вот еще, в кармане прятал, – в руке бойца тускло блеснул потертый, но ухоженный «наган». Как на первый взгляд, явно не лежавший ни под землей, ни под снегом. – Правда, патронов в барабане три штуки всего. Не накопал, видать. Или растратить где успел. Хотя ствол порохом не воняет – то ли почистил, то ли вовсе давно не стрелял.

Старик же, услышав негромкий разговор, подслеповато заморгал и, торопливо перекрестившись, выдохнул с явным облегчением:

– Ну, слава те, Господи, свои! А я-то уж грешным делом думал, все, приплыл Фомич, на германцев напоролся, сейчас и порешат, ироды…

И то, каким тоном было произнесено это самое «свои», окончательно уверило Александра, что никакой опасности старик не представляет. Он и на самом деле искренне ОБРАДОВАЛСЯ их появлению, хоть и не мог не понимать, что кое-какие вопросы к нему имеются. Так что поговорить им определенно есть о чем…

Глава 11

Калининский район, д. Еремеевка. Декабрь 1941 года (продолжение)

– Свои, дед, свои… – кивнул Гулькин, продолжая с интересом рассматривать нежданного «гостя». Давно потерявший былой цвет драный полушубок, подпоясанный тонким растрескавшимся ремешком, за который заткнуты рукавицы. Заправленные в валенки стеганые штаны с заплатами на коленях. На голове – облысевшая от древности меховая шапка. На правой руке не хватает двух пальцев, левую щеку пересекает уходящий под всклокоченную бороду шрам. Воевал, что ли? Тогда вопрос, где и за кого.

– А вот ты кто таков будешь? Документов-то, поди, при себе нету?

– При себе нету, – покладисто согласился тот, ухмыляясь. – Зато в хате имеются, все чин-чинарем. И на себя, стал быть, предъявлю, и на супружницу. Вот только сначала вы бы свои документики показали? За ними, поди, далеко иттить не потребуется? Места тут глухие, война на дворе. А такие балахоны и германец может носить.

– Документики, говоришь? – хмыкнул Гулькин. – Что ж, дед, правильно мыслишь, время сейчас сложное. Ну, гляди, коль читать умеешь.

Вытащив из внутреннего кармана удостоверение, Александр поднес его в раскрытом виде к глазам старика, подсветил фонариком. Несколько секунд тот, беззвучно шевеля губами, изучал плохо различимые в синем свете строчки, затем удовлетворенно кивнул:

– Вот это совсем другой коленкор! Годится! А зовут меня просто, товарищ командир… – обращение старик отчетливо выделил голосом. – Дозвольте? – Старик, кряхтя, поднялся на ноги.

Мгновенно среагировавший Максимов тут же ухватил его за плечо, собираясь усадить обратно, но Гулькин коротко мотнул головой: не нужно, мол.

Вытянувшись по стойке смирно, дед вскинул изуродованную ладонь к треуху: