Книга Корабль мечты - Лука Ди Фульвио

– Как крест. – Как часто бывает с фанатичными слугами Господними, он думал только о себе, а не о том, что этим накажет и ребенка.

Ребенка крестили Амадео – на радость монахам, усмотревшим в его имени особый смысл и называвшим малыша Ama-Deo-e-non-le-donne – «Люби Господа, а не женщин». Он рос воплощенным напоминанием о грехе отца, и Реджинальдо повсюду водил его с собой. Люди в городе, еще не знавшие о скандальной истории, все выяснили в последующие годы. На Амадео все таращились. Если отец случайно встречал незнакомого человека, то торопился поскорее рассказать чужаку о своем грехе, винясь и стуча себя кулаком в грудь. Даже в присутствии малолетнего сына он не упускал из истории ни одной пикантной подробности. За столь чистосердечное раскаяние братья в Бергамо простили распутника, ему даже удалось вернуть их уважение. Муки, выпавшие на долю маленького Амадео, очистили его отца от греха, а мальчик так и остался «крестом». Так его и называли. У него просто не было возможности стать кем-то другим.

Когда Амадео исполнилось десять лет, он поздним вечером сбежал из монастыря. Мальчик знал, куда идет – в таверну, где он родился. В таверну, где умерла его мать.

В темном грязноватом трактире мальчик сразу увидел своего деда и женщину, в которой признал бабку. Амадео робко приблизился к трактирщику. В зале воцарилась тишина – даже постояльцы таверны узнали его. Трактирщик тоже понял, что это за мальчик.

– Мне жаль, что из-за меня умерла моя мать. – Голос Амадео срывался.

Ребенок опустился на колени. За эти годы он научился у отца только одному – нужно каяться в своих грехах.

Душу трактирщика разрывали противоречивые чувства. Его тронули слова ребенка. Да и его жену тоже – женщина, ахнув, зажала рот ладонью.

Но затем ненависть победила.

– Она была моей дочерью пятнадцать лет, а твоей матерью – всего пару мгновений, и эти мгновения ты потратил на то, чтобы убить ее. Не смей называть ее в моем присутствии своей матерью!

Те слова больно ранили ребенка. От унижения он склонил голову, но нашел в себе силы произнести:

– Мне жаль, что из-за меня умерла твоя дочь.

Его бабка разрыдалась. Если бы муж не удержал ее, она бросилась бы к внуку и заключила его в объятия. У ребенка были точно такие же голубые глаза, как и у ее доченьки. Но трактирщик озлобился еще больше.

– Убирайся отсюда, греховное создание! – рявкнул он, указывая на мальчика пальцем.

И по какой-то необъяснимой причине – тот трактирщик вовсе не был фанатиком и особо не раздумывал над вопросами веры – ему в голову не пришло ничего лучше, чем сказать:

– В этом мире хуже тебя только евреи. – Он не нашел других слов, чтобы выразить ненависть к своему внуку.

Когда Амадео вернулся в монастырь, его наказали за побег. Но с тех пор он начал выяснять, кто же такие евреи. Оказалось, что это они убили Господа Иисуса Христа, распяли его на кресте. Грех, свершенный на Голгофе, пятном лег на весь народ.

И тогда в детском сознании Амадео сложилась четкая картина: вполне логично, что евреи хуже него. В конце концов, они убили Сына Божьего, а он всего лишь простую девушку. Впервые в жизни Амадео испытал облегчение. Он был не самым ужасным человеком на свете.

И впервые в жизни он обрел того, кого можно презирать, – точно так же, как остальные презирали его.

Евреи стали его освобождением. Евреи стали всем смыслом его жизни. Амадео изливал на них свою ненависть, и от этого ему становилось легче. Впервые в жизни он выступал на стороне Добра.

Амадео удалось убедить себя, что его ненависть к евреям – акт любви к Господу. И он предавался этой любви через ненависть.

Со временем Амадео позабыл и своего деда, и произнесенные им слова. Прошли годы, он сам стал доминиканцем и уже не помнил, как возникла его ненависть к евреям. Он воспринимал ее как данность. И Амадео сумел найти нужные слова, чтобы разжечь такую же ненависть в сердце Цольфо. Он прекрасно разбирался в людях и сразу отличал слабых и добрых. Именно поэтому он снимал комнату у Анны дель Меркато.

Теперь же Амадео понимал, что можно сделать Цольфо символом своей борьбы.

– Мы расскажем о том, что случилось, и тогда все поймут, какими тайными тропами пробирается в наш мир Сатана, а проводят его по этим тропам верные слуги зла – евреи, – повторял он, направляясь к каналу Сальсо. – Правда, нужно будет… немного подправить твою историю. Например, не нужно упоминать, что вы ограбили купца. Так грех всего еврейского народа становится нагляднее, понимаешь?

Цольфо кивнул, он был готов к любому лжесвидетельству, лишь бы отомстить евреям за смерть Господа нашего Иисуса Христа, а главное – за смерть Эрколя.

– Нам нужно пробраться в Венецию, – продолжил брат Амадео. – Венеция – город евреев. Там они проводят свои колдовские ритуалы, там процветает их проклятая торговля. И там наш очищающий поход нужен как нигде.

На пристани монах приблизился к большой рыбацкой лодке, перевозившей рыбу на рынок Риальто.

– Добрый человек, – обратился к рыбаку брат Амадео. – Не доставите ли вы нас в Венецию?

Мужчина растерянно уставился на него, покосившись на большую плетеную корзину в лодке. Верх корзины закрывала зловонная окровавленная тряпка, измазанная рыбьими внутренностями.

– Мы можем заплатить, – добавил Цольфо, угадавший мысли рыбака.

– Сколько? – осведомился мужчина, не сводя глаз с монаха.

– А сколько ты хочешь? – не унимался Цольфо. Судя по всему, он умел улаживать подобные дела намного лучше, чем Амадео.

И тут Цольфо показалось, будто в корзине что-то шевельнулось. Будто бы между двумя ивовыми лозами мелькнули чьи-то тонкие пальчики. Цольфо шагнул вперед, встав на скользкую ступеньку пристани, и присмотрелся внимательнее.

Рыбак явно забеспокоился.

– Сколько? – повторил Цольфо.

Мужчина уже готов был ответить, но в этот момент вдалеке показалось двое стражников.

– Уходите, пожалуйста! – громко воскликнул он.

Цольфо оглянулся на стражников. До тех оставалось шагов двадцать.

– Ну же, сколько? – прошептал мальчик, глядя на корзину. Теперь он был уверен, что там вовсе не рыба. – Если не ответишь, я скажу страже, что ты перевозишь в этой корзине беглого преступника.

Рыбак побледнел.

– Уходите, прошу вас.

– Сколько? – повторил Цольфо, наклоняясь к корзине.

Ему достаточно было протянуть руку, чтобы перевернуть ее.

И тут мальчик услышал голос, доносившийся из-под грязной тряпки:

– Цольфо, не выдавай нас!

Цольфо узнал этот голос. Бенедетта.

Он в изумлении отпрянул, покосившись на брата Амадео и рыбака. Те ничего не слышали.

В корзине Бенедетта тряслась от страха. Меркурио сжал ее руку.