Книга Преступления страсти. Месть за любовь - Елена Арсеньева

Больше она ничем не могла выразить свою ненависть к мстителю Августу…

Анна постоянно болела, боялась грома и молнии, и, когда в результате обвала печки ей придавило левую ногу, она, не чувствуя себя больше в безопасности, перебралась в башню Иоганна напротив своего старого, обветшавшего дома.

Графиня жила на втором этаже башни, а кухня находилась на первом. На каждом этаже имелась одна сводчатая комната, в которой прежние орудийные бойницы были расширены до размеров окон, и, таким образом, получились уютные кабинеты.

Последние годы жизни Анна почти не покидала свою комнату в башне. Из всей ее прислуги остались только служанка и истопник. В небольшой жилой комнате с каменным полом не было ковров, стояли только два старых расшатанных стула, два небольших деревянных столика, большая деревянная кровать без балдахина и стул графини без спинки, на котором она обычно сидела, прислонившись спиной к печке. От чада свисающей с потолка масляной лампы, которая горела постоянно, все в комнате так прокоптилось, что с трудом можно было различить стрелки висящих на стене часов.

Вот так доживала свой век былая необыкновенная красавица. Она была давно уже не в себе, но именно это помогало ей выжить — то, что она существовала как бы в потустороннем мире, призрачные видения которого мелькали перед ее усталыми глазами…

Теперь старая женщина ждала только смерти, которая единственно могла принести ей свободу и которая так долго заставила себя ждать.

Ясным весенним днем конца марта 1765 года, в возрасте восьмидесяти пяти лет, графиня Анна фон Козель тихо угасла. Незадолго до своего конца она попросила, чтобы ее тело было похоронено на горе у села Лангенвольмсдорф, неподалеку от крепости. Однако ее погребли в церкви замка в присутствии сына и его жены.

Тело Анны фон Козель было завернуто в мягкую ткань, как это делают с новорожденными, положено в сосновый гроб, а на грудь по ее завещанию прикрепили пергаментный листок, на котором на идиш было написано: «Я выбрала правильный путь. И я знала, что твой суд ждет меня. Боже, ты не должен стыдиться за меня, я ведь следовала твоим предначертаниям, я хотела прожить по твоим заповедям, так как мое сердце обращено только к тебе».

Ни за что и никогда

(Моисей Угрин, Россия)[11]

— Отче, преподобный отче, помоги мне! Исцели душу мою, освободи тело мое и разум мой от искушения нечистого! Ибо горю я в огне сладострастия и нет сил моих сдержать томление членов моих! Дьявол искушает меня, демоны его окружили меня и сводят с ума, жгут огнем медленным, пытают и мучают…

— Молчи, — хрипло перебил старик в черном рубище, сидевший на земляном ложе, выдолбленном в стене пещеры. Именно благодаря этим пещерам, по-церковному говоря — печерам, и звалась Печерской новая обитель, устроенная силами преподобного Антония в Киеве, матери городов русских. — Молчи… Что знаешь ты о муках? Что знаешь о пытках? Что знаешь о томлении?

Молодой монах, стоявший перед ним с отчаянно стиснутыми руками, рухнул на колени. Глаза его смотрели с отчаянной мольбой, и старик в черном рубище медленно раздвинул в улыбке сухие тонкие губы:

— Хорошо, если ты просишь меня о помощи, я помогу тебе. Но готов ли ты к боли?

— Я готов на все, что угодно, только бы избавиться от демона блуда, который гложет меня постоянно! — вскричал монах, и в голосе его зазвенели слезы.

Старик протянул руку к посоху и приподнялся, опираясь на него. Вот уж много лет он и шагу не мог сделать без него. С тех пор как лежал, почти бездыханный, а кровь по капле вытекала из его тела, думал, что и вовсе не выживет… но ничего, выжил и до сих пор живет, одолев свои сомнения и скорби. Небось и этот молодой дуралей одолеет!

— Приблизься, сыне, — велел старик.

Монах послушался.

— Совлеки одежды твои и обнажи тело твое.

Молодой монах, помедлив, все же развязал вервие, которое поддерживало его рясу. Глазам старика предстало обнаженное тело, иссушенное постом, однако сильное, крепкое… и уд торчал совсем не по-монашески: не знающий смирения и покаяния, ничем не усмиряемый, обуреваемый злой похотью уд.

Старик вздохнул, глядя на него, потом отвел глаза и посмотрел на плоский, сильный живот монаха. Снова сел, покрепче упер ноги в земляной пол и, резко взмахнув тяжелым посохом, с силой ударил по этому животу… в самом низу, в пах.

Жуткий крик вырвался изо рта молодого монаха, и он рухнул к ногам старика, обеспамятев от страшной боли.

Теперь оставалось только ждать, пока страдалец очухается. Старик с терпеливым вздохом отложил жезл и принялся умащиваться на своем убогом ложе.

Зашаркали торопливые шаги, и в келейку ворвался монашек, которому было наложено послушание ходить за преподобным. Одного взгляда достало ему, чтобы понять, что произошло. Покачал головой, глядя на лежащего в беспамятстве брата во монашестве. Не впервые видел он подобное… небось и еще увидит. Суров способ, коим врачевал преподобный от искушений плоти, зато надежен. Очухается брат — и более никогда не возгорятся чресла его вожделением.

Преподобный Моисей знал, что делал.

— Ништо, — пробормотал между тем старик, глядя на молодой уд, который безжизненно сник, обратившись в жалкое свое подобие. — Теперь тебе полегчает! По-хорошему, оно конечно, булатный вострый ножичек лучше всего лечит, однако ж кровищи-то сколько нальется… Ништо, и так ладно будет!

Келейник зябко содрогнулся. Преподобный знал, что делал, знал, о чем говорил… Ох, нет, не приведи Господи еще кому-нибудь изведать такое!.. Ведь когда-то он пережил жестокую, мучительную казнь… однако вовсе не за то, что возгорелся блудными помыслами и осмелился возжелать сосуда скудельного, вместилища греха, именуемого женщиной.

Нет! Кара постигла его именно за то, что той женщины он не желал. И не мог желать.

* * *

Эта история приключилась на Руси в самом начале XI века. В год 1015 от Рождества Христова, лишь только умер князь Владимир Киевский, нагрешивший при жизни без меры, однако все же названный Святым за то, что Русь крестил, и сыновья его начали борьбу за власть — борьбу кровавую. Ну что было бы Владимиру назначить наследника киевского стола! Старшим родился Святополк, но отец не назвал его своим преемником, а потому Святополку пришлось отстаивать свои владения и права. На пути стояли пятеро братьев — Ярослав, Борис, Глеб, Святослав и младший, Судислав. Святополк разделался со Святославом, Борисом и Глебом, однако с Ярославом было справиться не столь просто: он изгнал Святополка, а через некоторое время заточил в тюрьму последнего своего брата, Судислава, и стал полновластным правителем Руси.

Однако не о Ярославе, который позднее будет назван Осмомыслом, пойдет сейчас речь, и даже не о несчастном Святополке, прозванном Окаянным, вернее, Ока amp;#769; янным, то есть Оха amp;#769; янным, покрытым дурной славой, хотя без упоминания о нем не обойтись. Вообще же братья Владимировичи интересуют нас сейчас лишь постольку, поскольку у князя Бориса служили два отрока-угрина, то есть венгра (уграми называли венгров в старину), а звали тех отроков Георгий и… неизвестно имя второго, знаем мы о нем лишь то, что он позднее прославился как святой Ефрем Новоторжский. Звать его изначально Ефремом никак не могли, ибо все монашествующие принимают другие имена. Впрочем, и его судьба нам не столь интересна. Поговорим-ка лучше о Георгии.