Книга Глориана; или Королева, не вкусившая радостей плоти - Майкл Муркок

– Ей понадобится пища получше. Она – моя особенная подопечная, она мною опекаема, и я желаю, чтобы ее кормили от души, разнообразнейшим питанием. – Он отодвинул стул для Алис, и та, уставясь в столешницу, села. – Добейся успеха с нею, и я приведу еще одну для твоей труппы.

– Неблагоразумно, капитан, поселять юных обучающихся леди в том же доме. Начать с того, что пойдут слухи. Кроме того, сей ненадлежащий эксперимент вреден другим ученицам. И далее, всегда остается опасность, что юницу постигнет, э, сердечная склонность…

– Тебе грозит опасность влюбиться в мастера Патера, Алис?

– Нет, сир.

– Вот! Патер, ты в безопасности. Не можешь ведь ты воспротивиться с такими-то гарантиями? Я желаю, чтобы она ни в чем не знала отказа, – и ты должен снабжать ее лучшим. Ты же профессионал. Ты должен выучить ее ходить, танцевать, вести непринужденную беседу. Самое главное, ты научишь ее науке лести. Ты же знаешь, как подлещиваться, а, Патер? Разумеется, знаешь, се величайшее твое уменье, да что там – твоя философия! Итак, сговорились: манеры, танец и лесть. Я буду время от времени заглядывать, как вы продвигаетесь. И я ожидаю стремительного продвижения, Патер!

– Капитан Квайр! У меня нет свободной комнаты!

– У тебя есть большой дом и слуги. Уволь одного из них, коли потребуется. Се будет милосердный поступок, если подумать как следует. – Квайр приноровил сомбреро к толстым черным волосам, восторгаясь собой в одном из множества зерцал мастера Патера. – Будь хорошей девочкой, Алис. Я стану присматривать за тобой.

– Да, сир.

– Наряды пришлю с человеком, – сказал Квайр мастеру Патеру.

Со стуком отложив нож, Патер попытался сопротивляться:

– Уроки? Поселение? Как она за все сие заплатит?

– Плачу я, мастер Патер.

– Сколько?

– В моей обычной валюте, имеющей хождение между мной и тобой. Я заплачу шестью месяцами молчания.

Мастер Патер сел лицом к своему ужину и отпихнул тарелку.

– Хорошо же. Но с какой целью вы желаете ее обучить? Квайр приостановился в дверях и поскреб подбородок. Потряс головой, ухмыльнулся:

– Пока ни с какой. Может, все и впустую. Мои поступки, мастер Патер, как ты должен бы уже зарубить на носу, часто совершаются ради самих поступков.

– Я не понимаю вас, Квайр.

– Я художник, а ты, мастер Патер, ремесленник. Для тебя всякое действие обязано подытоживаться ясной наличной прибылью, пусть и маленькой, пусть и непрямой. Ты ведешь счета. Я создаю события. В мире есть место нам обоим. Делай как я говорю. Не пытайся понять меня. Помни оба правила – и быть тебе, Джозайя, куда как счастливым Патером.

Твердый, значительный взгляд в очи Алис – и Квайр был таков.

Глава Двенадцатая,

В Коей Королева Глориана Развлекает Гостей за Ужином и Размышляет о Своем Положении Вкупе с Таковым Альбиона

Длинный стол напоминал Глориане белую тропу, вдоль коей она принуждена бежать, словно бы в кошмаре, с равномерными капканами по обе стороны и путаницей помех (серебряные тенета для приправ, изысканные солонки в форме легендарных зверей), препятствующих ее продвижению к центру; всякий столовый прибор представлял зловредного духа. Она долила вина – на сей раз презрев обычную предосторожность, – и сделала вид, будто вслушивается в ближайших гостей, слева и справа, абстрагированно выражая заинтересованность, изумление либо сочувствие. Противостоя и апатии, и цинизму, она обязана сносить свою боль, свое томление неразбавленными (ибо вино не действовало, разве что снимало гран сопутствующей напряженности).

В самом деле, милорд. Как верно, милорд. Как жаль, миледи. Как хитро… Как здраво…

Лорд Монфалькон, гранитно сер, в черном плюше, в серых накрахмаленных брыжах, с эбеново-золотой цепью на груди, напыщенно беседовал через стол с сиром Амадисом Хлеборобом, что пытался пренебречь бубненьем своей маленькой супруги и расслышать его лордство.

– Находятся таковые, сир Амадис, кто взял бы пример с Полония и сделал Альбион демократией. Я слыхал сии взгляды здесь, в самом дворце. Кое-кто покончил бы с нашей монархией намертво! Предконечный шаг к тотальному декадансу, говорит Платон, есть установление в стране демократии.

Ах, избавленье от сего бремени! Но нет, мой Долг… мой Долг…

Сир Амадис, консервативно изящен по контрасту с изрядно ярким червлено-золотым нарядом супруги, вложил кус куропатки меж усов и бородою и принялся жевать медлительно, дабы выказать достодолжную слушателю серьезность.

– А что Арабия? Не найдется ли тех, кто направляет взор к тиранической Арабии – и сделал бы Альбион нацией воинственной, всепожирающим драконом?

– Дабы ослабнуть навсегда в одном великом, кровожадном неистовстве. – Сир Орландо Хоз махнул черной краткопалой кистью, сжимавшей вилочку для пикулей. – Войны расточают деньги, а равно жизни. Отбирают у страны юность. Все вложения транжирятся ради победы, коей нам не надобно, и земли, коей потребен уход. – Экономические теории сира Орландо оставались радикальными настолько, что большинство его не понимало.

– Война! – вскричал татарский посланник в некотором отдалении от них, как если бы полагал звучание слова достаточным для сотворения наиболее желанной ему ситуации. – Война укрепляет крепкий народ. Альбиону не следует бояться войны!

Но я страшусь войны и всего, что она влечет… Насилие упрощает и искажает Истину и приводит Скота к Возвышению…

В мозгу Глорианы образ Скота был ясен. Он имел общие черты с отцом, коего она знала в детстве. Нависшая, употевшая, злобствующая тварь необуздаемой мощи, могущая разрешать архисложные проблемы быстро, топором и дыбой, и оправдывать всякое решение месивом саможаления и подозрения, что безопасности ее самой, а значит, и ее страны угрожают… Глориане припомнились безумие и скорбь…

– Иные дворяне Девствии – конченые республиканцы. – Милорд Канзас, роскошен в приглушенном алом и камелопардовом, с широким, высоким воротником, фешенебельным на милордовой родине. Он улыбнулся слушателям, доволен произведенным эффектом, и отпил вина.

– А я-то думала, что девствийский народ к Альбиону лояльнее прочих! – Половина сира Амадиса (старшая из сестер Жакотт) воззрилась на лорда Канзаса округлившимися милыми глазами.

– Мы и есть, мэм. Королеву почитают у нас почти как богиню. Не вопрос.

– И все-таки?..

– Они республиканцы – не антимонархисты. Полоний – им пример. Лет сто назад двенадцатый Касимир (сиречь Трезвомыслящий) отдал всю власть парламенту и сделался представителем – не правителем – Государства.

– И если война станет грозить Полонию – серьезная война… – крикнул Убаша-хан, – с нею покончено – тысячи решений будут делаться там, где должно быть лишь одному! – Он вперил горящий взор в леди Яси Акую, на чье одобрение всегда мог положиться. – Пока простолюдины лепечут – короли действуют. Древние Афины вам тут пример!