Книга Глориана; или Королева, не вкусившая радостей плоти - Майкл Муркок

Татарин кивнул.

– Се заслуга невинности Глорианы и хитрости Монфалькона. Я-то полагал, что, удостоверив открытие лордом Шаарьяром истины, касающейся участия Монфалькона в убийстве его племянника, обеспечу существенный повод для раздора, но, очевидно, тщеславие арабийцев столь велико, что они готовы позабыть о чести, если остается хотя бы скромный шанс завоевать Королеву. – Он сего не одобрял. – Случись подобное с татарами, месть осуществилась бы без промедления и никакие политические выгоды ей не помешали бы.

Удлиненные ресницы затрепетали.

– Честь не мертва, – сказала она, – и в Ниппонии.

Он забыл привычный предрассудок.

– Ниппонские острова – синоним самоотверженности, – ответил он добродушно. – Наши народы только и стоят на страже прежних ценностей в мире, где символом веры сделался пацифизм. Я весь за мир, разумеется, – но за правильный мир, завоеванный победительным оружием, за отдых, что заслужен в ходе подобающего мужам конфликта. Сражения очищают воздух, решают насущные вопросы. Вся дипломатия только усложняет, запутывает и замалчивает проблемы, каковые пристойная война немедленно сделает достоянием гласности. Победители знают, что они выиграли, проигравшие – что они потеряли, и ни у кого нет ни малейших иллюзий относительно своего положения, пока вновь не сгустятся облака. Так, нам ведомо, что Арабия хочет не меньше чем пойти на войну с Татарией, однако Альбион подавляет ее, и Арабия вырождается, поскольку не применяет силы естественным образом.

Они достигли двери, что вела в жилище леди Яси Акуи.

– Как все-таки освежают, – сказала она, – столь прямые и здоровые речи. Не сочтете ли вы, что я потакаю своим прихотям, если приглашу вас продолжить нашу беседу, дабы я могла вкушать ваши мысли немногим долее?

– Нисколько, – ответил Убаша-хан. – Я польщен вашим интересом.

Она отступила, дабы впустить его в комнату, что была, как и все ее покои, избыточно черно-белой.

– И вы обязаны поведать мне больше об арабийском убийстве. – Она хлопнула в ладоши, призывая служанок снять с Убаша-хана рыжевато-желтое пальто. – Говорите, сие сделал Монфалькон?

– Его орудие.

Глава Одиннадцатая,

В Коей Капитан Квайр Доставляет Нового Клиента Джозайе Патеру, Учителю Танцев

Сидя в тесноте паланкина, несомого четырьмя не самыми крепкими лакеями, что матерились и оскальзывались на мокрых от дождя булыжниках, капитан Квайр смотрел почти с нежностью на Алис Вьюрк, что восседала, храня осанку, руки сложены, колени сведены, в сносных наживотнике, платье и юбках, в накрахмаленном воротнике, что казался авророй вкруг шеи, подчеркивая ее ненатуральную румяность; Алис была наряжена столь же тщательно, как и ее экс-воздыхатель, и настолько же тщательно обучена демоном, завладевшим ныне обоими. Тот вещал одобряюще:

– Сколь быстро ты растешь в обществе, Алис. Скоро я буду тобою гордиться.

– Спасибо, сир. – Голос был тих и автоматичен.

– Ты обладала природными манерами, в сей области требовалась лишь маленькая доработка. Я улучшил твой вкус к одежде, научил тебя должным образом принимать пищу, говорить и так далее, однако мне не хватило времени наставить тебя в наиважнейшем достоинстве, а именно – смеяться, улыбаться, выдавать по первому требованию остроумные наблюдения, но ни на миг не забываться в искреннем и опасном счастье. Я ощущаю ответственность за тебя, Алис, почти как отец (ибо я создавал тебя с большими пониманием и осторожностью, нежели способен природный отец), и не могу позволить тебе оставаться уязвимой. Я обещал, что ты станешь сильной, что ты сможешь полагаться лишь на себя и своего господина. Приближаясь к сей цели, до коей нам еще далеко, мы посещаем Джозайю Патера.

– Да, сир.

– Ты считала себя слабой, а Фила – столь сильным. Я доказал твою неправоту. Именно ты сильна, Алис, и вот-вот станешь еще сильнее. Умелый лейтенант для капитана Квайра в его постоянной войне со слабаками мира сего. Ибо Квайр есть молотильщик Матери-Природы. – Его черные глаза тлели самоосмеянием, однако она, будучи месмеризуема два месяца кряду, не могла его ни понять, ни осознать. – Ровно по сей причине я никогда не оскорблял твою силу и твой разум, требуя от тебя любви. Вместо сего я требовал строжайшего подчинения, а взамен даровал тебе силу и безопасность. Ибо мало кто из мужчин осознаёт то, что осознаёт Квайр, – меру физического страха женщины. Его-то я и эксплуатировал в тебе поначалу. Ныне я предлагаю тебе избавиться от страха. Я наставлял тебя, как сержант наставляет солдат. Я говорил: доверь мне свою жизнь, душу, свободу – и я стану защищать тебя и обучу тебя защищаться. – Он протянул к ней жестокую мускулистую руку и воздел ее подбородок. – Ты ощущаешь силу, Алис? Ты ощущаешь безопасность?

Ее серые глаза смотрели ровно, но без особой жизненности.

– Да, сир.

Паланкин покачался из стороны в сторону и глухо осел на булыжники. Квайр открыл дверцу и выпрыгнул. Они стояли у ворот в огражденный высокими стенами двор. За ним, окружена раскидистыми кустарниками и декоративными деревцами, виднелась белая стена двухэтажного домика, каким мог владеть успешный купец.

Оставив Алис Вьюрк в паланкине, Квайр забарабанил по воротам и заулюлюкал:

– Патер! Ты там, дружище? – Лаяли собаки. С левой стороны дома вспыхнули два фонаря. Их несли слуги среднего возраста, одетые в короткие блузы и лосины. – Патер! Се Квайр!

Прежде чем слуги достигли ворот, дверь дома распахнулась, и двор залила новая порция света. Тощий силуэт. Рука поднялась.

– Впусти джентльмена, Франклин.

Квайр вернулся к паланкину и помог Алис Вьюрк, естественная грация коей в его глазах усовершенствовалась и коя ныне была сдержанна скорее намеренно, чем инстинктивно, сойти на каменную мостовую. Он выдал прохвостам вдвое большую, чем они просили, плату, проигнорировал их искренне выраженную благодарность и повел девушку через ворота, выкрикнув, когда те захлопнулись и были заперты за его спиной:

– Мастер Патер, я доставил вам юную леди для обучения манерам и танцу, а также обычаям, принятым при Дворе.

Джозайя Патер, учитель танцев, длил ожидание на пороге. Под его бархатным ночным колпаком помещались жидкие, бесцветные волосы. Его глаза бегали, его нижняя челюсть отвисала, так что мягким ртом он походил на вздорного и изнеженного пони. На костлявом теле на голову выше Квайрова висела ночная рубашка одного с колпаком темного бархата. В правой руке Патер держал обеденный нож, однако в позе его не наблюдалось ни грана агрессии.

– Поздновато, капитан Квайр, – сказал он, когда посетители вошли внутрь.

– Тебе не нужно приступать сегодня же вечером. – Голос Квайра звучал грубовато. Водянистые глаза Джозайи Патера сделались еще более настороже. – Она останется тут, дабы ты обучил ее тщательно и быстро.

– Я не даю приюта ученицам, капитан…

Квайр прошел меж тем в Патерову столовую. Здесь накрыт был огромный стол с трапезою столь скудной, что устыдился бы и речной падальщик. Квайр с прискорбием обозрел корку сыра, ветчинный жир, черствый хлеб.