Книга Политика - Адам Терлвелл

Нана положила руки на бока Анджали. Она стала целовать и сосать ее черновато-коричневые соски. Анджали наклонилась к ней. И оказалась лицом к лицу с Моше. И они с Моше стали целоваться, а в это время Нана усердно сосала грудь Анджали. Теперь это был секс. Теперь они занимались любовью втроем.

Но Моше на секунду оторвался от губ Анджали. Ему было странно целовать свою подружку-лесбиянку. Он спрашивал себя, действительно ли она этого хочет. Он не мог до конца в это поверить.

Поэтому Моше спросил: “Все намана?”, и Анджали кивнула и притянула его к себе за шею, а Моше спросил, постой, постой, ты правда этого хочешь, и Анджали кивала и целовала его в ответ. И Моше спросил у Наны: “Все намана?”, и Нана тоже кивнула в ответ.

16

Будь я порнографом, тут бы у меня случилась заминка. Мне надо описать, как мои герои раздеваются. Раздевание — точка преткновения порнографов. К счастью, я не порнограф. Я ненавижу порнографию, ненавижу ее магический реализм. Лично я доверяю старому доброму реализму девятнадцатого века.

Раздевание для меня не проблема.

Все трое встали. Анджали сняла с себя все. Это было недолго, потому что на ней остались только джинсовая юбка и черные трусики. Она скинула их одним движением. Нана сняла платье и лифчик, но снимать трусики пока постеснялась. Трусики она оставила на себе. Моше расстегнул рубашку. Он стянул с себя джинсы и трусы “Конверс”. Потом нагнулся и, упираясь кривоватым членом в живот, выиграл краткую битву с непокорными носками “Гэп” в рифленую полосочку.

Потом Моше присоединился к двум целующимся на постели девочкам.

17

Анджали, как виолончель, устроилась между ног Наны, так что Нана могла гладить ее сзади и целовать в шею. Моше прополз по кровати, улегся на Анджали и поцеловал ее. Однако все было не так просто. Они придавили Нану, тоненькую Нану. Поэтому они решили устроиться по-другому. Они вернулись на пол. На полу было больше места.

Вернее, на пол переместились только двое. Нана просто перевернулась на живот и свесила голову с кровати.

Отсюда Нана наблюдала, как Моше весь отдается страсти. Он целовал Анджали, грубо целовал ее. Потом он развел ее ноги правым коленом, так что его член навис над вагиной Анджали. Когда Моше решил, что настало время, он взял свой член левой рукой и впихнул его в Анджали. Потом Анджали и Моше занялись сексом. Моше вознесся. Груди Анджали, сплюснутые его весом, перекатывались влево-вправо.

Но это была не порнография. Что-то спуталось.

Моше, понимаете ли, был доволен. Он абсолютно законным образом занимался сексом с другой девочкой. И было просто здорово оттого, что Анджали была не такой худой, как Нана. Рядом со стильной элегантной Наной Моше всегда чувствовал себя жирным. Когда тела Моше и Наны сплетались в экстазе, Моше всегда оказывалось больше, чем Наны. А вот Анджали была воплощенная телесность. Сексуальность Анджали, думал Моше, бескомпромиссно сексуальна. Плотская, доступная, соблазнительная Анджали.

Ясно, что Моше ошибался. С Анджали все было непросто.

Моше вошел, не дожидаясь приглашения. Он действовал, не дожидаясь ее решения, но не против ее воли. Анджали понимала разницу. Она просто не была уверена в том, что немедленный секс — правильное развитие событий. Она не была уверена, что план Наны именно таков. Поэтому она старалась не смотреть на Нану. Анджали рассматривала оштукатуренные углы в тех местах, где потолок переходил в покрытые магнолиями стены. Она следила за извивами растительного орнамента обоев. Смотреть на комнату с уровня пола было странно. Она приобретала необычный вид. Анджали видела край горчично-желтого пятна под радиатором. Кроме того, Анджали была слегка обижена. Она ожидала, что Нана будет участвовать активней. Все шло не так, как она себе представляла. Вот это банальное половое представление — половое в обоих смыслах — это же не любовь втроем, думала она. Моше просто взял ей и засунул. Любовь должна быть веселее. Любовь должна быть заботливее. А это никакая не любовь.

Бедная Анджали решила приблизить предрешенный финал. Она знала, что делать.

— Госсди божемой! — воскликнула она. — Какой кайф! Госсди Иисусе! Как же мне хорошо… О боже боже да как здорово!

Она крепко ухватила Моше бедрами. Она поцеловала бледную, натянутую сухожилиями кожу его напрягшейся шеи, сократив мускулы своей вагины, чтобы сделать ее поуже, потуже сжать его увесистый, его болезненно входящий в нее член.

— О нет боже ты мой о нет о боже о нет, — простонала Анджали.

Это было профессиональное представление.

Анджали задрала ноги повыше и обхватила ими спину Моше, чтобы он мог войти поглубже. Она всего-то и хотела, чтобы он кончил. Она хотела смягчить все объективные симптомы. Хотела свернуться клубочком и снова стать милой девочкой.

Ладно, я напишу чуть-чуть порнографии. Один абзац. Когда он выходил из нее, она изо всех сил сжала его член вагиной, будто бы кончив, и прошептала: “Еби меня, еби сильнее”. Она почувствовала, как он напрягся и окаменел, и простонала: “О-о-о-о-о. О-о-о-о”. Она расслабилась. Он пульсировал внутри нее, и — “м-м-м-м” — она чувствует, как он там бьется, сказала она ему облегченно.

Она потерлась щекой о его шершавое лицо. Моше был тяжелым. Гораздо тяжелее Зоси. Он дернулся, и загнал ей поглубже в последний раз.

А как же Нана? Нане было грустно. Нане было грустно, потому что сцены группового секса не достигают своей цели. Мне не стыдно это сказать. Недостаток секса втроем, поняла Нана, вовсе не в нехватке сил. Вопреки ее ожиданиям, проблема была не в излишней захваченности. Напротив. Проблема была в ее недостатке. “Любовь втроем” оказалась эвфемизмом. “Любовь втроем” означала неверность. Нана ревновала.

Моше гордился. Он испытывал странное чувство, и гордился.

18

Но что такое неверность?

Ночью с 16 на 17 мая 1934 года поэта Осипа Мандельштама арестовали. Вы помните про Мандельштама. Вы помните, как он познакомился со своей женой. НКВД постучало в дверь, когда Осип сидел на унитазе, печально выпрямив спину и запрокинув голову. Он сидел на унитазе уже четырнадцать минут, пытаясь посрать. Услышав стук, он быстро подтерся и, даже спеша, внимательно рассмотрел пятно на туалетной бумаге, прежде чем спустить воду.

Мандельштама арестовали за написанное им стихотворение, в котором он так описывал Сталина: “Его толстые пальцы, как черви, жирны / И слова, как пудовые гири, верны, / Тараканьи смеются усища, / И сияют его голенища”. Не слишком дружелюбно. И Сталин приказал его арестовать.

Однако его арестовали не только для того, чтобы угрожать ему лично. Нет, они хотели знать, кто еще видел стихотворение. Они хотели знать, что думают о Сталине другие люди.

Обычно Мандельштама считают героем. Он и был героем. Не хочу, чтобы вы думали, что я считаю по-другому.