Книга Милый недруг - Джин Уэбстер

После этого доктор, с безразлично вежливым поклоном, убрался. И это, по-видимому, конец.

Только что получила твою воскресную открытку; я в восторге, что вы сняли этот дом. Как хорошо жить с тобой по соседству такой долгий срок! Наши реформы двинутся усиленным темпом, когда ты и председатель под рукой. Но мне кажется, тебе следовало бы перебраться сюда раньше 7-го августа. Уверена ли ты, что город не вреден для тебя в настоящее время? Никогда не видела такой преданной жены.

Мое почтение председателю.

С. Мак-Б.

22-е июля.

Дорогая Джуди!

Послушай только, что я тебе расскажу!

В четыре часа я пошла с Сэди Кэт к доктору, чтобы посмотреть на котят. Но как раз за двадцать минут до этого Фредди Хоуланд свалился с лестницы, и доктор был у Хоуландов, занятый ключицей Фредди. Он отдал распоряжение, чтобы нас приняли и попросили подождать, так как он скоро вернется.

Миссис Мак-Гурк провела нас в кабинет, а потом, чтобы не оставить нас одних, вошла под предлогом чистки медных ручек. Не знаю, чего она боялась; должно быть, она думала, что мы сбежим с пеликаном.

Я уселась за статью в «Century» о положении в Китае, а Сэди Кэт принялась бродить по комнате, рассматривая все предметы с любопытством зверька.

Она начала с чучела фламинго и пожелала узнать, почему оно такое большое и такое красное. Всегда ли оно ест лягушек, и не повреждена ли у него вторая нога? Она задает вопросы с упорной регулярностью стенных часов.

Я погрузилась в свою статью и предоставила миссис Мак-Гурк возиться с Сэди. Наконец, изучив уже полкомнаты, Сэди добралась до портрета в кожаной рамке, занимающего центр письменного стола. На портрете — ребенок причудливой, как у эльфов, красоты, очень похожий на нашу маленькую Аллегру. Так могла бы выглядеть Аллегра лет через пять. Я обратила внимание на портрет в тот вечер, когда мы ужинали у доктора, и намеревалась спросить его, кого из его маленьких пациентов он изображает. К счастью, я этого не сделала.

— Кто это? — спросила Сэди Кэт, набросившись на портрет.

— Дочка доктора.

— Где она?

— Далеко отсюда, у бабушки.

— Откуда он взял ее?

— От своей жены.

Я вынырнула из-за газеты с быстротой электричества.

— Жены? — вскричала я.

И тут же обозлилась на себя, но я была захвачена врасплох. Миссис Мак-Гурк выпрямилась и сделалась сразу весьма разговорчивой.

— Разве он вам не говорил? Она сошла с ума шесть лет назад. Дошло до того, что стало опасно держать ее дома, ему пришлось ее убрать. Он чуть не умер. Кажется, за целый год ни разу не улыбнулся. Странно, что он вам не говорил, ведь вы с ним такие друзья!

— Естественно, что ему неприятно говорить на эту тему, — ответила я сухо и спросила, какую мазь она употребляет для чистки меди.

Мы с Сэди Кэт отправились в гараж, сами разыскали котят, и, к счастью, нам удалось уйти до прихода доктора.

Не можешь ли ты сказать мне, что это означает? Разве Джервис не знал, что он женат? Это самая странная вещь, какую мне приходилось слышать. Право, мне кажется, что миссис Мак-Гурк права — доктор мог бы как-нибудь при случае сообщить мне, что у него жена в сумасшедшем доме.

Конечно, это ужасная трагедия, и он, вероятно, не может говорить об этом. Теперь я понимаю, почему он так чувствителен к наследственности — он, наверное, боится за свою девочку. Страшно подумать, сколько боли я ему причинила всеми своими шутками, и я злюсь на себя и на него.

Чувствую, что мне никогда больше не захочется его видеть. Господи! Слыхала ты когда-нибудь, чтобы кто-то сел в такую лужу?

Твоя Салли.

P.S. Том Мак-Кум толкнул Мэми Проут в негашеную известь, заготовленную каменщиками. Она наполовину сварилась. Я послала за доктором.

24-е июля.

Милостивая государыня!

Должна довести до Вашего сведения весть об ужасном скандале с заведующей приютом Джона Грайера. Пожалуйста, не дайте этой истории проникнуть в газеты. Воображаю, какими пикантными деталями обрастет дело о «жестокости» заведующей, предшествовавшей ее смещению!

Я сидела на солнышке у раскрытого окна, читала прелестную книгу о фребелевской теории воспитания детей. — «Никогда не выходите из себя, будьте всегда ласковы с детьми. Если они и покажутся вам скверными, помните, это потому, что они плохо себя чувствуют, либо потому, что у них нет интересного занятия. Никогда не наказывайте. Просто отвлекайте их внимание». Я почувствовала огромный прилив любви и нежности ко всей этой юной жизни, окружающей меня, как вдруг мое внимание привлекли мальчишки под окном.

— Ах, Джон, не мучай ее!

— Отпусти!

— Убей ее поскорее!

Но все эти крики не могли заглушить душераздирающего визга. Я бросила Фребеля[38], помчалась вниз и нагрянула на них из боковой двери. При моем появлении они рассыпались во все стороны, и я увидела, что Джонни Коблен пытает маленькую мышку. Избавлю тебя от кошмарных деталей. Я подозвала одного мальчика и велела ему поскорее утопить ее. Джонни я схватила за шиворот и потащила к кухонной двери, (он большой, неуклюжий, тринадцатилетний мальчик). Он сопротивлялся, как молодой тигр, хватаясь на пути за столбы и дверные ручки. Вряд ли я смогла бы с ним справиться при обыкновенных обстоятельствах, но тут моя шестнадцатая часть ирландской крови взыграла и придала мне сверхъестественную силу. Мы ввалились в кухню, я поспешно огляделась, первой попалась мне на глаза скалка для раскатывания теста. Я схватила ее и принялась колотить Джонни изо всех сил, пока буйный маленький негодяй, каким он был четыре минуты назад, не превратился в хныкающего, запуганного мальчишку, просящего пощады.

И вдруг, в этот самый момент, вваливается не кто иной, как доктор Мак-Рэй! На его лице выразилось полнейшее недоумение. Он подошел, взял скалку из моих рук и поставил мальчика на ноги. Джонни спрятался за него и уцепился за его пиджак. Я была в такой ярости, что не могла произнести ни одного слова; я с трудом сдерживалась, чтобы не разреветься.

— Пойдемте отведем его в канцелярию, — сказал доктор.

Мы вышли, причем Джонни все время держался от меня на почтительном расстоянии. Мы оставили его в передней, вошли в мой кабинет и затворили дверь.

— Какое преступление совершил этот мальчик? — спросил доктор.

Вместо ответа я просто положила голову на стол и расплакалась. Я была совершенно измучена и морально, и физически; все мои силы ушли на то, чтобы скалка произвела должное действие.

Всхлипывая, я передала ему все кровавые подробности, и он посоветовал мне больше не думать об этом, — ведь мышка уже мертва. Потом он принес мне стакан воды и сказал, чтобы я плакала, пока не устану, это меня успокоит. Я не уверена, что он не погладил меня по голове. Во всяком случае, он применил ко мне свой обычный метод — я видела десятки раз, как он с неменьшим успехом применял тот же способ лечения к истеричным сироткам. Это был наш первый разговор за всю неделю, не считая официального «Доброго утра».