Книга Чистилище. Книга 2. Тысяча звуков тишины (Sattva) - Валентин Бадрак

– Чашку одну выпил, но уж больно во рту печет. Так чем это грозит теперь? Я имею в виду разборки…

Лантарова поражало, что в Шуре совершенно отсутствует нервозность или даже волнение. И это было даже как-то неестественно для человека, который только что дрался. Хотя он совершенно не мог представить себе Шуру в этой роли.

– Не знаю. Они, как водится, грозились. Но обычно те, кто грозятся, не выполняют угроз. Лающая собака редко кусает. – Шура призадумался, склонив голову над чашкой с чаем. – С другой стороны, Володя пьян, и это делает его легкой добычей для любого.

– Ты так спокойно говоришь… – Кирилл ухватил ладонями чашку и напитывался теплом. – Но ты… ведь дрался с ними? Сколько их было?

Шура усмехнулся:

– Трое. Но это сельские мужики – они понятия не имеют, как драться правильно. Это было нетрудно. Жаль только, что приходится прибегать к силе. Это – противоестественно и потому противно.

Шура говорил как будто не о себе, а ком-то другом. Большими глотками допил чай и налил еще чашку до краев.

– А откуда Володя деньги берет?

– Пенсию получает военную – он же на войне офицером был, там год за три идет… Иногда, впрочем, у Евсеевны отщипнет что-то…

– Шура, а ты не предлагал Володе избавиться от алкоголизма при помощи своей методики?

– Методики? – спросило тот удивленно. Его мысли блуждали где-то в другом месте. – Методика – это образ жизни, измениться необходимо полностью: в помыслах, намерениях, в употреблении энергии и пищи и так далее. Для этого надо иметь, как минимум, цель, намерение, желание так жить.

Лантарову впервые показалось, что в настрое Шуры мелькнула тень ожесточения. Или в ответ на непонимание – горечь. Но это длилось лишь мгновение, затем он продолжил:

– Как же? Предлагал и не раз, мне ведь по-человечески жалко его. Но он упорствует. Это как раз тот случай, когда всякий метод бессилен, если человек не хочет меняться. Он заявил: мол, не хочу бросать пить, тогда вообще радостей в жизни не останется… А на самом деле – нет у него цели, потому и смысла нет в жизни. А такую жизнь всегда не жалко. Хотя ведь волевой человек, грамотный штурман…

Шура подошел к шкафчику, набрал в большую деревянную тарелку кураги, изюма, фиников, сушеных яблок и поставил посреди стола. Затем подбросил в печь несколько поленьев и сел за стол. Он все время двигался, и Лантаров уловил: в этом, наверное, и проявляется его усмиренное, но все-таки существующее волнение. Лантаров бросил взгляд на настенные часы. Ого, уже половина одиннадцатого! А Шура решил в такое время перекусить, тогда как обычно в девять уже ложился отдыхать. Шура между тем продолжил свои размышления вслух:

– Его потенциал выгорел дотла. Он, если послушать Евсеевну, всегда был непутевым, точно бес в него вселялся. Но ничто его не брало, он будто в рубашке родился – наверное, сильный у него ангел-хранитель. В Афгане столько вертолетов сгорело! Столько погибло ребят, а у него даже ранения нет. После войны убедил своего командира полка уйти из армии и начать бизнес. И все получалось! А потом пьяный вез его после какой-то удачной сделки. В итоге разбил машину и угробил командира полка – он сидел на месте пассажира и погиб во время столкновения. Потом лет шесть выплачивал компенсацию по решению суда родственникам погибшего. Разбил вторую машину – тоже по пьянке, к тому же вез дочь – чуть ее не угробил. Машина была кредитная, вот он с пенсии выплачивает уже, кажется, третий или четвертый год. Его вечно где-то заносит. Как-то пропал, а потом отыскался под Рождество в больничном отстойнике в Макарове, – позвонили на последний вызов мобильного. Когда мы с Евсеевной приехали, на нем ни одного живого места не было. Просто живой труп, переломана челюсть. Думали, не выживет. А он не только выжил, но через неделю уже пиво сосал через трубочку, ну, потому, что челюсть была скована металлической конструкцией. А документы он сколько раз терял? Один раз потерянное афганское удостоверение участника боевых действий дочка-студентка обнаружила выставленным прямо в окошечке железнодорожной станции. Другой раз сумочку с документами привезли менты, накрывшие в Макарове блат-хату. Понимаешь, люди думают – он герой, только потерялся… А собутыльники, знаешь, как его зовут? Майор Белкин. А почему Белкин, знаешь? То-то. Потому что «белочка» на пороге, белая горячка в смысле.

Лантаров не мешал ему выговариваться. На ум пришло, как лихой предводитель богемной молодежи Влад Захарчиков организовал выезд на природу. Шестеро парней и четверо девушек легко поместились в три джипа. Проезжая по улице Мельникова, Захарчиков притормозил у спортивного магазина, чем озадачил остальную компанию. Оказывается, он решил купить манекен человека для тренировки ударов – такими обычно пользовались кикбоксеры и каратисты. Полноразмерный тренажер был выполнен добротно и точно, и Лантарову запомнилось, что каучуковый человек с уретановой пеной внутри стоил довольно недешево, кажется, долларов пятьсот. Влад сунул еще зеленую пятерку парням-продавцам, чтобы они загрузили муляж в багажник. В компании недоуменно пожимали плечами. Но Захарчиков устроил превосходный сюрприз после того, как их лихая компания опустошила несколько бутылок виски. Они даже до шашлыков не дотянули – костер развели, но потом забыли о нем.

Тяжелого киборга выволокли на свет божий. Манекен явно не вписывался в окружающее пространство, зато очень походил на реального человека с обнаженным торсом, притаившегося среди деревьев. Фантазия легко дорисовывала спрятанную руку с ножом и разбойничьи помыслы. Лантаров отчетливо помнил, как, устанавливая манекен возле дерева, провел рукой по поверхности куклы. Пластизолевая кожа показалась ему похожей на человеческую. В компании оказалось три пистолета – два травматических и один с настоящими, увесистыми девятимиллиметровыми патронами. Разумеется, владельцем последнего был Захарчиков. Он и открыл сезон охоты под радостный визг и улюлюканье разгоряченных девиц. После первого выстрела, невероятно громкого в тиши, откуда-то из кустов взметнулась встревоженная птица. А все три стрелка, в первый миг опешившие, стали наугад палить в смертельно перепуганное и испускающее истошные звуки на своем птичьем языке существо. Ее жуткий крик еще долго стоял в ушах Лантарова. В течение следующих двадцати минут происходил настоящий бой – со стороны могло показаться, что это партизанский отряд ведет активную перестрелку с преобладающими вражескими силами. Одинокий, безоружный противник если и не был уничтожен, то изрешечен пулями. Лантаров тоже стрелял, но лишь пару раз: когда он прицелился, ему показалось, что перед ним живой человек, а не кукла. «Мочи его!» – крикнул кто-то пьяным визгливым голосом. И он нажал на спусковой крючок. Метил в грудь, а тяжелая пуля влепилась в ключицу, и Лантаров отчетливо видел, как искусственную косточку выворотило от удара. «Да, круто… – подумал он, с удовольствием втягивая запах жженого пороха. – Вот оно, могущество, вот как пахнет сила…»

Одна шальная девица тоже заполучила оружие. С трудом удерживая его в своей худой руке с разрисованными накладными ногтями, она хотела что-то переспросить у инструктора… Оружие клевало стволом вниз, вместо того чтобы глядеть вверх. Вдруг раздался выстрел, девица, дико испугавшись, завизжала голосом подрезанной свиньи – она продырявила плечо своему наставнику, к счастью, не задев кости. Но вся компания жутко переполошилась, все что-то орали друг другу, орали друг на друга, суетились вокруг раненого, но лишь минут через пять додумались унять хлещущую кровь. Сам пострадавший то терял сознание, то отчаянно стонал, матеря всех подряд, крича, что он умирает, и требуя немедленно везти его в больницу. Запах свежего леса вдруг стал запахом изгаженного, жуткого пространства…