Книга Рейтинг любви - Ирина Голицына

Лилия Горная сияющим факелом (вы не забыли, что на ней было алое лаконичное платье?) раскачивалась посреди гостиной, подняв руки вверх, купаясь в струях своей славы, волнах народной любви, и каждый, кто видел эту гибкую манящую фигуру с облаком рыжих волос на плечах, мог запросто подумать: «Вот свободная женщина. Она – животрепещущий символ новой России».

Зойка металась по гостиной, ловко подхватывая то падающие со стола рюмки, то летящие с полок сувениры, то самоотверженно закрывая телом «Ленина на „Авроре“.

– Пожалейте скульптуру! – вопила она. – Вы разобьете итог девяти лет творческой жизни папы-монументалиста!

Аллергия на слово «монументалист» у Зойки прошла.

Вот что делает с людьми женский голос!

О, женский голос! Нежный, сладкий, зовущий, плачущий, медовый, клокочущий, просящий, повелительный, радостный, слабый, шепчущий, с серебряными нотами и без них, с хрипотцой во время тополиного майского цветения, наивными девчачьими интонациями, неслышно выдыхающий «да», твердо говорящий «нет», поющий, смеющийся, строгий, растерянный, томительный, напоминающий лебединый клекот, страстный, сорванный, кричащий, зовущий…

О! Женский голос, ты правишь миром! Вселенной, галактикой – запросто. Мужским непокорным сердцем – легко, играючи. И кто поспорит с этим, тот, бедный, не догадался, что женский голос – это сама жизнь.

Все однажды кончается, как сказал классик с полузабытой фамилией. Эйфория от встречи с радиозвездой тоже испарилась: присутствующие успокоились, зажигательные ритмы сменили романтические мелодии, Редька Гонсалес кухонным ножом умело разрубил ананасы на шестьдесят пять долек, разлил коньяк по рюмкам, считая янтарные брызги; компания уселась передохнуть.

С удовольствием грызли ананасовые дольки, в охотку потягивали коньяк.

Лилия увлекла Зойку на кухню.

– Старуха, делу – время, потехе, сама знаешь что, – сказала она строго в коридоре. – Идем осматривать место, где семь раз люди лишались самого дорогого, что у них есть – сознания.

Зойка не сопротивлялась, тащилась по длинному коридору, но под нос ворчала, мол, идиотка ты, Горная, вылезла все-таки со своими ананасами на авансцену, теперь мой план с Селедкой коту под хвост…

– С какой селедкой? – не поняла радиоведущая.

– Да холостым Иваном Ивановичем. У него рыбная фамилия, прямо по Чехову. Селедка он, с самого рождения. Я теперь его ни на ком не женю, он в тебя втюрился. А знаешь, как плохо женщине без мужчины? – с грустинкой брошенной женщины спросила Зойка Гонсалес-Поплавкова.

– Догадываюсь, – отрезала Лилия. – Я хоть и замужем, а все одна мотаюсь туда-сюда, работаю на износ.

– Бедная ты моя, – ласково обняла Зойка ее за плечи. – Не слушаешь ты подругу детства, а я же тебе как сестра. Я всегда твердила: твоя судьба – Сашка Полистратов. Ну? Трусы в дупле школьного ясеня? Забыла?

– А-а, – отозвалась Лилия Горная. – Ага. Почему он – моя судьба?

– Полистратов сох по тебе, балда! Весь район об этом знал, одна ты делала вид, что у тебя на уме учеба, университет, прочая похабель! Полистратов сейчас в Америке директор банка, долларами ворочает, на белых яхтах плавает.

Подруги уже стояли на пороге кухни. Лилия посмотрела в зеленые глаза Зойки долгим, проникновенным взглядом.

– Зой, – проговорила радиоведущая грустно и серьезно, – как гласит народная мудрость североамериканских индейцев, не в долларах счастье.

– Опять шуточки! – возмутилась Зойка Гонсалес-Поплавкова. – В чем же это проклятое счастье? В чем, по-твоему?

– Не знаю, – призналась Лилия Горная искренне и переступила порог кухни.

Зойка тяжело дышала радиоведущей в правое плечо.

Быстрым оценивающим взглядом звезда эфира отметила: вещи и предметы, увиденные ею на фотографиях, стояли, висели, лежали на своих местах. Посуда, камуфляжный холодильник, пионерский горн, вышитый владимирской гладью фартук-комбинезон, кричащие фиолетово-оранжевые шторы, медный таз с длинной деревянной ручкой, печь СВЧ, плита «АЕГ», макет колумбовой шхуны «Виктория»…

Лилия сделала пару шагов вперед, остановилась у полки с посудой.

– Зой, меня целый день мучит один вопрос, – заговорщицки сказала Лилия Горная, касаясь пальцами тарелки ручной работы – синие тюльпаны на желтом фоне. – Зачем вам на кухне макет шхуны?

– О, господи! – воскликнула Зойка, подпрыгнув от негодования. – Я думала, ты что-нибудь толковое спросишь, а то глупость какую-то! Где твоя хваленая интуиция? Могла бы и сама догадаться!

Лилия поморщилась: хоть Гонсалес-Поплавкова и школьная подруга, но упреки, замечания и советы ее хуже редьки. Не в смысле Родриго-Редьки, а в смысле горькой редьки. Какую-то долю мгновения радиоведущая даже пожалела, что примчалась к Зойке. «Дура я, дура, – промелькнуло в голове у Лилии. – Сидела бы я сейчас дома, книгу листала, по телефону трепалась, морковную маску бы на лицо наложила. Я все-таки живой человек, а не безупречный рекламный ролик…»

Зойка всегда чутко чувствовала настроение окружающих, и в этот раз от нее не скрылось то, что Лилия пусть на мгновение, но затосковала в гостях.

– Ладно, подруженька, открываю элементарную семейную тайну, – миролюбиво изрекла Зойка. – Мой Редька – романтик, и когда во время приема пищи он смотрит на какое-нибудь судно, у него улучшается пищеварение. Раньше у нас на стене был приклеен плакат – бригантина с алыми парусами, а сейчас разбогатели чуток, реальный макет судна приобрели.

– М-да, чего не сделаешь ради здорового образа жизни, – пробурчала Лилия. – А теперь покажи, где лежали поверженные тела?

Зойка тут же белкой вскочила на табуретку, открыла створки шкафчика с цветными стеклами, достала с верхней полки кусок белого мела.

– Ты что, в детство впала, тебе кальция не хватает? – удивилась радиоведущая. – Помнишь, мы мел таскали после каждого урока и грызли его, как кролики, в туалете…

– Дура ты, Горная, – незлобиво отпарировала Зойка Гонсалес-Поплавкова. – При чем здесь кролики вкупе со школьным туалетом? Мел я достала потому, что хочу, чтобы наше расследование шло, как у взрослых… Та-ак, рисую силуэт человеческого тела.

Хозяйка кухни шустро встала на четвереньки и нарисовала на дубовом паркете (именно им был покрыт кухонный пол) здоровенный овал.

– Вот! – торжествующе произнесла она. – Представь, перед тобой распластался человек. Они все – семь душ – падали именно на это место.

Лилия присела на корточки, подол алого платья красиво взвился в воздухе и живописно упал на криво нарисованную Зойкой линию.

– Подруга дней моих суровых, представить, что это человек, конечно, трудно. Твой ненавязчивый абрис скорее напоминает летающую тарелку, отправленную в ремонт, или сдувшийся спасательный круг… А это что такое?

В голосе Лилии прозвучало столько удивления, что Зойка перепугалась. Задать вопрос «А это что такое?» с той интонацией, с какой задала его Лилия, можно было лишь в том случае, если бы в кухне на полу лежала мина на боевом взводе.