Книга Читать не надо! - Дубравка Угрешич

В целом война в бывшей Югославии участила умственный, нравственный и эмоциональный пульс европейской интеллигенции. Уже давно отжившие свой век ожили, воспрянув от спячки, и снова скакнули в свою традиционную роль, каковая в прежние времена, являясь воплощением горького нравственного компромисса, одновременно приносила и глубокое моральное удовлетворение.

Пожалуй, не только чувство выпадения из игры (в которой интеллигенция уже не защищена институтами, или пыльными академиями, или эстетическими иерархиями; в которой остается только чистая борьба за существование на рынке), но также и врожденная необходимость участия в ней на стороне добра склонила интеллигенцию к приятию того, что ей предлагалось. А предлагается ей короткая жизнь в рамках средств массовой информации: на телевидении, в газетах, в радионовостях, редкое участие то в публичной дискуссии, то в телефоруме.

Интеллектуалы — не политические аналитики, эту школу они не проходили, но опять-таки — ведь и немногие политики имеют надлежащее образование. Интеллектуалы — не военные и не государственные стратеги, хотя их нередко в эту сторону тянет, но опять-таки и военные стратеги — это зачастую бывшие владельцы пиццерий (как, например покойный министр обороны Хорватии), а государственные стратеги, во всяком случае в послевоенной Югославии, — это всего лишь бывшие полицейские, преступники, банкиры, псевдоисторики и Бог знает, кто еще. Средства же массовой информации предлагают интеллектуалам, ради чего они их и призвали, их прежние традиционные роли старейшин, моральных судей, священников, гуманистов.

Среди таких интеллектуалов встречаются те, кто, поправ в своей частной жизни моральные принципы, приобретают вновь не без помощи средств массовой информации — моральную ауру. Есть такие, кто искренне верит, будто их слова изменят мир, изменят человеческие судьбы и склонят чашу весов в сторону добра. Имеются и такие, кто получает от всей этой затеи свою небольшую выгоду: постоянное мелькание их имен в средствах массовой информации — коммерческий плюс, и они смогут продать еще одну книжку, получить еще одно приглашение на конференцию, дать еще одно интервью.

Имеются и такие, кто обожает средства массовой информации, и те, кого обожают средства массовой информации. И такие, которые получают большее удовлетворение от собственного участия в определенном событии, чем от самого события. Я знаю одного писателя, который систематически записывает на магнитофон все свои телеинтервью.

— Я уже лет десять тому назад говорил, что вся эта история завершится в Косово! — утверждает этот писатель, щедро, с нескрываемым удовольствием на физиономии раздавая заявления насчет войны.

Есть циники, полагающие, что сегодня политика — область, доступная каждому: если актеры, преступники, писатели, бандиты, недоумки и убийцы могут становиться президентами, — значит, и сама политика больше не является уж такой сложной наукой. Есть тайные наркоманы, жаждущие кайфа от мощных страстей и кровавых событий, кровавейшим апофеозом которых является война. Имеются в каждой провинции политические и академические авторитеты, и эти — самые кровожадные, потому что обычно ненавидят вверенное им захолустье, но из лап своих в жизни его не выпустят. И наконец, есть такие интеллектуалы, чей отважный анализ, безжалостная критика и разумная, не коррумпированная позиция сохраняют у нас веру в незаменимую роль интеллектуалов в общественной жизни.

Так или иначе, интеллектуалы — левые и правые, внутри страны и вне ее, по той или иной причине, при тех или иных обстоятельствах — вписались в некое реальное событие. А война — более чем реальное событие, это событие перегружено множеством реальностей. Но случилась в реальности какая-то хитрая химическая реакция, и реальность теперь уже совсем не та. Она пропитана радиацией средств массовой информации, и, как это обычно происходит с радиацией, ущерб становится очевиден лишь тогда, когда уже поздно.

2

В конце апреля 1999 года в маленьком американском городке Литтлтон в штате Колорадо, как раз когда НАТО бомбила Югославию, двое школьников застрелили пятнадцать своих одноклассников. Рассказывая о том, как жители городка пришли возложить у школы цветы, один подросток, чуть не плача, говорил:

— Это было потрясающе. Даже лучше, чем показывают по МТУ.

Злорадство, приписываемое балканским народам и выраженное в проклятии: «Пусть околеет корова у моего соседа!», в наши дни выражается иначе: «Пусть твой дом покажут по CNN!» Средствами массовой информации заражена не только окружающая действительность, но и непосредственные жертвы этой действительности. Фотография пленных в лагере Маньяча, где сербы издевались над боснийскими мусульманами, попала однажды на первые полосы газет всего мира. Высокий, исхудавший до предела человек, стоящий за колючей проволокой. Через несколько лет один журналист отыскал его в Дании, в лагере беженцев, и взял у него интервью. Босниец пополнел фунтов на шесть, и это был уже совсем другой человек. Он все сетовал, что его использовали и обманули, что его фотографию растиражировали по всему миру, но никто ему при этом ни гроша не заплатил. Другие делали на нем деньги, повсюду продавая его фото. Это фото, некий суррогат реальности, стало единственным удостоверением личности того боснийца, но его нынешней внешности оно уже не соответствует.

Похороны детей, застреленных в Литтлтоне, — всего лишь один из примеров жизни, превратившейся в кино, или кино, которое стало жизнью. Убитые шестнадцатилетние подростки уже имеют телевизионную биографию, ведь с самого рождения родители снимали детей на видео. Похороны Рейчел Джек Скотт — дополненные видеопоказом («Во славу жизни Рейчел»), музыкальным аккомпанементом («Почему так происходит?»), фотографиями, видео-открытками с пейзажами Колорадо, искренними слезами ее одноклассников, рыдавших, воздевавших очи к небу («Я люблю тебя, Рейчел!») и при этом выступавших перед камерой с выспренными поминальными речами («Не знаю, справлюсь ли я с моим горем, но она сейчас со мной, чтобы помочь мне справиться»), — продемонстрировали, что снимаемые на пленку с самого рождения дети практически живут перед телекамерами. Рука режиссера тут необязательна: никто не выскакивает без очереди, никто не произносит то, чего произносить не стоит, все плачут в нужное время.

Событие — а событие становится событием, если оно основательно прополоскано средствами массовой информации, — со скоростью автомата, производящего попкорн, превращается в гусыню, несшую золотые яйца. Гибель принцессы Ди, дело Клинтона — Левински, бомбежка НАТО Югославии, массовое убийство в Литтлтоне — все это события. Индустрия событий работает с такой мощностью и с такой скоростью, что простой наблюдатель не успевает осмыслить, что есть что. Он просто становится участником. Посредством участия наблюдателей в событии массы утверждают его значимость и семантическую продуктивность, чем продлевают его жизнь.

Зараженное средствами массовой информации, подлинное событие беллетризуется (что за старомодный слог!), и только в этом случае его можно взять, обездостоверить (лишить достоверности) и передостоверить (сделать достоверней самой реальности). И оно начнет действовать в духе поп-культуры (кино, телешоу, мультиков, дешевого чтива, знаменитостей). Иногда подлинное событие попросту становится темой поп-культуры. И чтобы произошло именно так, массовая культура должна быть произведена; она должна активно подготавливать и производить некие значимости, сталкивать их между собой, привлекать и возбуждать чувства потребителей, подвергая сомнению и одновременно утверждая основополагающий набор ценностей, имеющихся у потребителей. В этом смысле не каждое событие потенциально способно выступать в качестве темы массовой культуры, как, впрочем, и не всякая тема.