Книга Танец мотыльков над сухой землей - Марина Москвина

— Может, все-таки шоколадница? — спрашиваю.

— Приглядимся!.. — сказал Коваль и достал из кармана свой красный монокуляр.

* * *

— Я не понимаю, — удивляется Резо Габриадзе, — как человек в моем возрасте может выходить на сцену и что-то там изображать?..

* * *

— Я не понимаю, — говорит Резо, — как человек в моем возрасте может ходить в брюках с лампасами?..

* * *

Как-то возвращаясь с гастролей, в аэропорту Шереметьево Резо Габриадзе увидел человека, которому явно была нужна помощь. Реваз Леванович подошел и предложил понести его чемодан. («Хотя я сам еле иду!» — заметил Резо.) Поддерживая друг друга, обмениваясь лекарствами, они подошли к автобусу.

— А вы, простите, кто? — спросил этот человек.

Резо представился.

— А я — Альфред Шнитке…

* * *

— Видела в Иудейской пустыне черного козла, — сказала Дина Рубина. — На голове его из рогов была сплетена корона. И когда он взглянул на меня — я тебе клянусь, это было на самом деле, — он ухмыльнулся.

* * *

У Дины познакомилась с Лидией Борисовной Либединской, человеком редкого ума, благородства и дружелюбия. Сама не придавая этому никакого значения, она говорила притчами и афоризмами, ее рассказы о поэте Светлове вошли в сокровищницу литературных анекдотов.

Однажды Светлов предложил ей забрать к себе его сверчка.

— Вы что, — ответила Лидия Борисовна, — у меня и так большая семья, пятеро детей…

— Но я тебе на этого сверчка буду платить такие алименты, — пообещал Светлов, — что ты на них прокормишь всю свою семью.

* * *

В Малеевке с авоськой, из которой торчали какие-то исписанные бумаги, по тропинке в лес решительно прошагал прозаик С. Мы с моим сеттером Лакки подкрались к нему поближе и увидели, как он развел костер и стал жечь рукопись. Прямо непонятно было — кидаться выхватывать ее из огня или не надо. Хорошо, я вспомнила: когда Жуковский заснул во время чтения трагедии Гоголя, и Гоголь бросил ее в камин, Василий Андреевич сказал: «И правильно сделал…» — и не стала.

* * *

— А дела какие? — говорит художник Володя Каневский. — Никто ничего не заказывает, ничего не покупает. Обещали 2 тысячи долларов — дали 200. Кто-то не хочет заплатить, кто-то не может. Один должен был мне большую сумму, все обещал отдать, а тут его инсульт хватил, он выжил, самочувствие хорошее, но память потерял. Вообще ничего не помнит. Ну, я не жалуюсь, все так и должно быть. Теряешь каждый день кого-нибудь, и сам уже на передовой. Озарений у меня, наверное, не будет, откровений — тоже, наверное. Я уже в жизни ничего такого не свершу. Я достиг своего потолка и теперь буду на этом уровне работать. Есть — мне есть что, а просто я теперь больше не плачу за квартиру…

* * *

«Марина-сан, — пишет мне письмо японская славистка, профессор филологии Яско Танака, — получили наш журнал „Костер“ с вашим рассказом? Совсем некогда переводить русскую литературу. Родители мешают жить и работать…»

* * *

«Ходили с Женей Мониным на выставку, — рассказывает художник Виктор Чижиков, — и Женя говорит, показывая на картину:

— Смотри, как рука опережает мысль. И тут тоже рука опережает мысль. И тут. А знаешь, что это такое?

Я отвечаю:

— Да не совсем.

— Еду как-то в метро, — говорит Женя. — Я стою, а передо мной сидит дядька и пристально смотрит мне в лицо. Я на него взглянул украдкой, незнакомый мужик, глядит и глядит. Тогда я уставился на него, не мигая. Мы долго таращились друг на друга. Он не отводит взгляд. Тогда я взял его кепку за козырек и надвинул ему на нос. Он поднял ее и спокойно сказал: „А вот это не метод“. Я вышел из вагона — и вдруг понял, что он победил. Вот что значит: когда рука опережает мысль».

* * *

Лидия Борисовна Либединская демонстративно пила сырую воду из-под крана.

— Я не понимаю, — она говорила, — чем вареные микробы отличаются от сырых.

* * *

Леня — после нашей вечерней прогулки от «Красногвардейской» к «Домодедовской» — после рыночных рядов и полупьяных прохожих с мутными взорами и невнятными речами:

— Боже мой! Как тут все примитивно! Единственный положительный момент — когда я стану покидать этот мир, мне тут ничего будет не жалко!

* * *

Литературный критик и прозаик Надя Павлова:

— У меня был знакомый, который через каждые два слова говорил «Следи за моей мыслью!» Я отвечала: «Слежу, слежу…»

* * *

Юрий Коваль, чью повесть «Промах господина Лошакова» проиллюстрировал Леня, надписал ему свою книгу:

«Леониду Тишкову, певцу человеческих органов, от человека, имеющего кое-что из воспеваемого!»

* * *

Экскурсовод в Шарм-эль-Шейхе зазывает на экскурсию в Иорданию:

— Там идешь подземными туннелями три километра, и, честно говоря, нет ни единого места не расписанного, и вдруг — свет откуда-то, вы поднимаете голову и видите гору сокровищ, по сравнению с которой каждый из вас, я извиняюсь, конечно, выглядит песчинкой…

* * *

На Красноярском книжном фестивале Миша Яснов — про поэта Львовского:

— Пришли дети с мамами, сели, внимательно слушают. А он: «хуй» да «хуй»! Так и хочется сказать: старик, меньше слов, больше дела!..

* * *

Мы с Седовым получили ответственное задание из Кремля сочинить житие Русского Деда Мороза. Нам пообещали гигантский гонорар, блестящие перспективы. Предупредили, что уже Успенский не справился и некоторые другие супермастера сказочного цеха об этого героя зубы обломали. Ибо это не просто сказка, это библейский миф. Потребуется нешуточное погружение. Задача очень сложная. Практически невыполнимая. Ее на чашках будут рисовать, дети в школе изучать… Но авторства, разумеется, не будет.

— За молчание — процент! — быстро сказал Седов.

* * *

Успенский:

— Я не понимаю, как такие люди, как ты, сводят концы с концами? Я сам-то еле-еле свожу концы с концами, правда, у меня очень длинные концы…

* * *

В 90-е годы Саша Дорофеев отбыл в Мексику и прожил там десять лет. Он писал картины на библейские сюжеты, за что получил прозвище Дионисий, сочинял рассказы и повести, пил текилу и носил сомбреро. В Мексике он немного скучал по Москве, а когда вернулся в Москву — слегка затосковал о Мексике.

— Гуляю в окрестностях «Петровско-Разумовской» этой осенью, — он мне говорит, — осваиваю пространство. И неожиданно обнаружил переулок с удивительным названием — Эльдорадовский. Вот так! — молодцевато сказал Дорофеев. — Эльдорадовский переулок!