Книга Петрович - Олег Зайончковский

Спящий Петрович не видел, как стемнело, и наступил вечер. Пришел откуда-то Генрих, следом за ним вернулись с работы Катя с Петей. Старшие ужинали, потом на кухне о чем-то говорили, но Петрович ничего не слышал, потому что спал. Наконец он проснулся, — кто-то заметил, что под дверью в его комнату показалась полоска света.

— Иди, — сказал Генрих Пете. — Бери его тепленьким.

Когда Петя вошел в Петровичеву комнату, тот сидел растрепанный на смятой постели и пытался пошевелить распухшим пальцем.

— Привет, — поздоровался Петя. — Мне сказали, что ты тут усиленно занимаешься с самого обеда. — Он покосился на портфель, задвинутый под стол.

— Угу… — ответил Петрович.

Петя присел к нему на кровать.

— Вообще-то мне велено с тобой поговорить.

— Я понял, — кивнул Петрович.

Наступило молчание. Петя почесал себя за ухом, зачем-то огляделся и снова почесал.

— Ты пойми, — сказал он наконец, — мы не можем забрать тебя из школы, как забрали из детского сада. Если у тебя проблемы, с ними надо справляться.

— Я справляюсь… как видишь.

— Да? Ну-ка, покажись… — Петя усмехнулся. — Положим, справляешься… А как у тебя, товарищ, с уроками?

— Нормально… палец вот только болит… Сейчас умоюсь и сяду.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— Ну и славно… — Петя покачался на кровати. — Я, собственно, за этим и приходил.

Кровать под Петиным весом заохала, подбрасывая Петровича. Он искоса с уважительной завистью взглянул на Петин могучий торс.

— Послушай, — спросил он, — а когда ты стал… ну, таким… я имею в виду — вырос?

— Возмужал, ты хочешь сказать?.. — Петя задумался на мгновение и улыбнулся: — Не знаю… наверное, когда в Катю влюбился. А почему ты спрашиваешь?

— Так… Пора бы и мне уже… возмужать.

— Ты этого хочешь?

— Очень.

Петя посмотрел на него внимательно:

— Я знаю один способ. Надо поменьше об этом думать, и ты сам не заметишь, как это случится.

— Не замечу?

— Ну… может быть, заметишь. Главное — не торопить события. Помнишь, мы с тобой читали про чайник, — чем меньше о нем думаешь, тем быстрее он закипает.

На том и завершился «серьезный разговор».

Петрович думал над Петиными словами, но увы, жизнь не хотела слушаться никаких установок. Во-первых, влюбившись по уши, Петрович не почувствовал никакого возмужания, а наоборот, размяк и ослабел душой. Во-вторых, как ни пытался он отвлечься мыслями от Вероники, у него ничего не получалось. Всякий слух о ней обжигал его изнутри, всякая нечаянная встреча с ней в школьных коридорах подвергала его сердце испытанию на разрыв. «Чайник» Петровича неуправляемо бурлил, изливая в душу кипяток и стуча черепной крышкой. Трагедия была в том, что они учились в разных классах, отчего Петрович ревновал Веронику ко всем «бешникам», включая девочек. Зато английское «спаривание» превратилось для него в какой-то сладостный кошмар. Здесь Петрович совсем себя не контролировал: беспричинно грубил Эльвире Львовне и с легким сердцем хватал двойку за двойкой. Слушал он только шуршание за своей спиной и ждал только одного — когда Эльвира вызовет Веронику.

Все эти дни они ни разу не виделись наедине. Это было странно, потому что при желании Вероника могла запросто устроить свидание — могла тем более, что Петрович подавал к тому множество поводов. Он старался показаться ей на глаза на каждой перемене; он даже сумел выучить расписание — не свое, конечно, а «Б»-класса. Но Вероника вела себя не так, как раньше, — она словно нарочно держалась на отдалении. Что это было — рассчитанная игра, намеренная уловка, или… она стала его бояться? — Петрович не понимал. Но инстинкт подсказывал ему: бесконечно так продолжаться не может.

И инстинкт его не обманул. Это случилось спустя восемь дней, если считать от того поцелуя, который был как первоначальный взрыв, породивший Вселенную. В этот день с утра классная руководительница «вешников», математичка Зоя Ивановна, объявила, что вместо ее урока назначается репетиция к ежегодному смотру «строя и песни». Мероприятие это было Петровичу глубоко ненавистно, — маршировать, распевая хором какую-то бодрую ахинею, — что может быть глупее… и унизительнее. Со времени прошлого смотра прошел год; Петрович стал на год старше. Он твердо решил, что на сей раз откажется от участия в коллективной клоунаде, чего бы ему это ни стоило. Улучив момент, когда классная осталась одна, он подошел к ней и тихо, но твердо заявил:

— Зоя Ивановна, я маршировать не буду.

— Заболел? — спросила она подозрительно.

— Нет, — ответил Петрович, — не заболел. Просто не буду.

Она взглянула на него с искренним изумлением.

— Но почему же, Гоша?

— Так… Не хочу строить из себя идиота. Хотите, ведите меня к директору, хотите исключайте из школы.

Зоя возмутилась:

— А что, если все так скажут: «Не хочу, не буду», — что тогда?

— Не знаю… — Петрович усмехнулся. — Школа обвалится.

Зоя надолго замолчала. Она щелкала шариковой ручкой, напрягая свои педагогические извилины.

— Хорошо, — сказала она наконец. — То есть ничего хорошего… Раз ты такой умный, будешь у меня в классе убираться вне очереди. Надеюсь, с тряпкой в руках ты не будешь чувствовать себя идиотом?

— Никак нет, Зоя Ивановна! — просиял Петрович. — Спасибо.

— Пожалуйста… — вздохнула классная. — Глаза бы мои не смотрели… Да, постой… ребятам скажешь, что у тебя нога болит.

Вообще-то уборка класса производилась учениками по очереди, но часто служила воспитательным целям. Ничего здесь не было необыкновенного, ведь труд как исправительную меру изобрели не в третьей школе. После занятий Петрович сходил к Полине Васильевне за ведром и шваброй, набрал в туалете горячей воды и принялся за дело. Двигая столы, он выметал из-под них конфетные фантики, пуговицы, записки… одним словом, обыкновенный школьный мусор. Нет, за этим занятием Петрович не чувствовал себя идиотом — он мел и что-то насвистывал, мел и насвистывал… и не видел, что в дверях кабинета давно уже стоит Вероника. Лишь случайно разогнувшись, он боковым зрением уловил ее присутствие и вздрогнул. Внутри него сделалось опять горячо, будто он хлебнул кипятку.

— Привет, — сказала она.

— Здравствуй… Как ты меня нашла?

— Ну… просто ты не вышел из школы, я и подумала…

— Значит, ты меня пасла?

Она улыбнулась:

— Ты же пасешь меня.

Петрович смущенно покачивал швабру.

— Хочешь, помогу убраться? — предложила Вероника.