Книга Бувар и Пекюше - Гюстав Флобер

Наконец они решили сочинить пьесу.

Самое трудное было найти сюжет.

Они придумывали его за завтраком; пили кофе — напиток, необходимый при умственной работе, вдобавок пропускали ещё два-три стаканчика. Потом, немного соснув, спускались во фруктовый сад, гуляли, выходили за ограду, чтобы вдохновиться природой, долго бродили вдвоём и возвращались в полном изнеможении.

Или же запирались на ключ, каждый в своей комнате. Бувар убирал стол, аккуратно раскладывал бумагу, обмакивал перо в чернила и застывал неподвижно, вперив глаза в потолок. Пекюше садился в кресло и погружался в размышления, вытянув ноги и опустив голову на грудь.

Изредка они ощущали трепет, проблеск какой-то мысли, но, едва мелькнув, она тут же ускользала.

Есть же, однако, способы сочинять сюжеты! Можно взять наудачу любое заглавие и наполнить его содержанием, или подробно изложить смысл какой-нибудь пословицы, или соединить несколько событий в одно. Ни один из этих способов им не пригодился. Напрасно они перелистали сборники анекдотов, тома нашумевших судебных процессов, груду исторических книг.

Они мечтали, что их пьесу сыграют в «Одеоне», обсуждали прежние спектакли, с тоской вспоминали Париж.

— Я был создан, чтобы стать писателем, а не прозябать в глуши, — говорил Бувар.

— Я тоже, — вторил Пекюше.

Однажды их осенило: им потому все даётся с таким трудом, что они не знают правил.

Приятели начали усердно изучать правила по руководству Практика театра д’Обиньяка и по другим, не столь устаревшим сочинениям.

Там обсуждаются весьма важные вопросы: можно ли писать комедию стихами? Не нарушает ли трагедия своих законов, заимствуя фабулу из современной истории? Должны ли герои быть добродетельны? Какие типы негодяев допустимы в трагедии? До каких пределов могут доходить ужасы на сцене? То, что отдельные части должны соответствовать целому, интерес постепенно повышаться, а конец согласоваться с началом — это сомнений не вызывало.

Чтобы привлечь меня, изобретай пружины, —

говорит Буало.

Каким же образом изобретать пружины?

Пусть чувство, что во всех твоих словах бушует,

Находит путь к сердцам, их греет и волнует.

Как согревать сердца?

Следовательно, одних правил недостаточно; кроме них, нужен ещё талант.

Таланта тоже недостаточно. Корнель, по утверждению Французской академии, ничего не смыслил в театре. Жоффруа ополчался на Вольтера. Сюблиньи осмеивал Расина. Лагарп не мог слышать имени Шекспира.

Пресытившись старой театральной критикой, Бувар и Пекюше решили ознакомиться с критикой современной и выписали газеты с отчетами о пьесах.

Какая самоуверенность! Какая тупость! Какая недобросовестность! Грубые нападки на шедевры, хвалебные отзывы о всякой пошлятине. Театралы, слывущие знатоками, — просто ослы, критики, знаменитые своим остроумием, — глупцы.

Может быть, следует прислушаться к мнению публики?

Но произведения, имевшие шумный успех, часто им совсем не нравились, а в пьесах освистанных многое их привлекало.

Итак, суждения людей со вкусом ошибочны, а пристрастия толпы необъяснимы.

Бувар попросил совета у Барберу. Пекюше написал Дюмушелю.

Бывший коммивояжер подивился, что старина Бувар так быстро отупел в провинции; совсем опустился бедняга, прямо выжил из ума.

Театр, ответил он, просто лакомство, одна из многих приманок Парижа. На спектакли ходят ради развлечения. Что вас позабавило, то и хорошо.

— Экий болван! — возмущался Пекюше. — То, что забавляет его, не забавляет меня, да и ему и всем прочим скоро наскучит. Если пьесы пишут только для сцены, то почему лучшие из них все читают и перечитывают?

И он стал ждать ответа от Дюмушеля.

Профессор написал, что успех пьесы у зрителей ничего не доказывает. Мизантроп и Аталия провалились. Заиру не поняли. Кто помнит в наши дни о Дюканже или Пикаре? Перечисляя все нашумевшие спектакли последнего времени, от Музыкантши Фаншон до Рыбака Гаспардо, он горько сокрушался об упадке театрального искусства. Всему виною пренебрежение к литературе или, вернее, к стилю.

Друзья задались вопросом: что, собственно, представляет собою стиль? С помощью книг, указанных Дюмушелем, они постигли тайну учения о стилях.

Как писать стилем высоким, средним и низким? Какие обороты благородны, какие слова грубы? «Псы» в сочетании с эпитетом «лютые» звучат возвышенно. «Изрыгать» употребляется лишь в переносном смысле. «Лихорадка» применяется при изображении страстей. Слово «доблесть» прекрасно подходит для стихов.

— Давай сочинять стихи! — предложил Пекюше.

— Потом! Займёмся сначала прозой.

Начинающим писателям рекомендуется взять за образец одного из классиков и подражать ему; однако этот путь опасен, ибо все классики грешили не только против стиля, но и против языка.

Подобное предостережение привело Бувара и Пекюше в замешательство, и они начали изучать грамматику.

Существует ли в нашем языке определённый и неопределённый член, как в латинском? Одни учёные утверждают, что да, другие, что нет. Друзья не пришли ни к какому решению.

Существительное всегда согласуется с глаголом, кроме тех случаев, когда не согласуется.

Прежде не было различия между отглагольным прилагательным и причастием. Ныне академия указывает на это различие, хотя его и трудно уловить.

Они рады были узнать, что некоторые местоимения обозначают одушевлённые предметы, а также неодушевлённые, между тем как другие обозначают неодушевлённые предметы, но иногда и одушевлённые.

Как правильнее сказать: «Я не знаю эту женщину» или «Я не знаю этой женщины»? «Я обругал мою жену» или «Я обругал свою жену»? «Все, кто слушает» или «Все, кто слушают»?

Другие трудные вопросы: Расин и Буало не видели разницы между словами «вокруг» и «кругом». Для Массильона и Вольтера «внушать» и «обманывать» были синонимами. Лафонтен путал глаголы «каркать» и «квакать», хотя, несомненно, умел отличить ворону от лягушки.

Правда, составители грамматик часто расходятся во мнениях. Одни видят совершенство там, где другие находят ошибки. Учёные провозглашают принципы, отвергая следствия, принимают следствия, отрицая принципы, ссылаются на традиции, не признавая авторитет мастеров, и нередко вдаются в излишние тонкости. Менаж утверждает, что вместо «сурепица» следует писать «сурепка», вместо «сахарный песок» — «песочный сахар». Бугур пишет «гиерархия» вместо «иерархия», а Шапсаль выдумывает какие-то «блестёнки в супе».

Многое приводило Пекюше в недоумение и у Женена. Неужели «об несчастье» лучше, чем «о несчастье»? Почему «раненый» пишет через одно «н», а «раненный в живот» — через два? Отчего «подмышки» пишутся вместе, а «взять под мышки» отдельно? Этак вы можете «нести кошку под мышкой»? Оказывается, при Людовике XIV вместо «Ром» и господин «де Лион», произносили «Рум» и господин «де Лиун».