Книга Заговор против террора - Алекс Маркман

— По этому поводу я могу заявить, что хотелось бы мне задать подобный вопрос тебе: по чьей указке ты обвиняешь честных коммунистов в преступлениях, которые они не совершали? По какому праву вы применяете пытки, чтобы вынудить людей наговаривать друг на друга?

— Погодите, Шаповалов, — прервал его Кирилл. — Во-первых, я не применяю пыток и вообще никаких насильственных методов. Я не буду настаивать на том, чтобы вы признались в преступлениях, которые вы не совершали. Против вас заведено дело, и я обязан вас допросить и по возможности найти доказательства вашей вины, если они существуют. И еще, Шаповалов, называйте меня на «вы» и «гражданин следователь».

— Хорошо, гражданин следователь, — легко, но с сарказмом согласился Шаповалов. — Никаких замыслов против Советской власти у меня не могло быть, потому что я честный коммунист. Никто из тех, кого вы арестовали, не является врагом народа. А методы следствия ваши на моем лице и теле. И как бы вы меня ни били, я вас не боюсь. Я — гвардейский офицер, под пулями немецкими не сгибался, не согнусь и перед вами. Вы — настоящие враги народа. Вас нужно судить. Эх, не дожить мне до тех времен.

— Шаповалов, — снова строго прервал его Кирилл. — Расскажите, за что вас избили.

— За что? — переспросил Шаповалов. — За то, что признаваться не хотел. Говорит мне тот гражданин следователь. — на этом месте Шаповалов ехидно ухмыльнулся: — Говорит: ты выдай своих сообщников, гад, не запирайся, не испытывай мое терпение. Ну, я ему сказал то же, что и вам: я был гвардейским офицером, и совесть свою не замараю, не буду лгать и подставлять под расстрел честных, ни в чем не повинных людей. А он мне: «Я тебе сейчас вмажу так, что ты зубы на полу собирать будешь». Он-то большой, грузный такой, а я видите, какой хилый? Не знал он, герой-то ваш, что у меня был второй разряд по боксу в легком весе. Подошел он ко мне, вмазал, да промазал. Я увернулся и оборотку ему дал, механически, боксерский инстинкт сработал. Он свалился, как мешок с дерьмом, сознание потерял, да не надолго. Очнулся на полу, да как завизжит от страха: «Убивают, на помощь!» Это был самый счастливый момент в моей жизни. Поплатился я за него. Менты прибежали, долго били, без сознания меня в холодную бросили. До сих пор дрожу.

— Хотите закурить? — спросил Кирилл и, не дожидаясь ответа, раскрыл перед Шаповаловым пачку «Беломора». Шаповалов вытащил папиросу, прикурил и с видимым наслаждением затянулся.

— Почему вы меня допрашиваете, а не тот бес? — спросил он, выдыхая столб дыма.

— Здесь я задаю вопросы, — строго сказал Кирилл. Не стал он говорить, что ленинградский климат оказался вредным для здоровья следователя. В тот день моросил дождь, дул холодный, пронизывающий ветер. Следователь слег с высокой температурой, а откладывать допросы не было возможности: начальство торопило, поскольку дел было немало, сроки сжатые, а новые дела все прибывали. Все делалось тяп-ляп, на скорую руку, о неоспоримых доказательствах никто и не помышлял. Все следователи знали: суд и без них разберется и приговорит к расстрелу, кого нужно, а других отправит в лагеря, на медленную смерть.

— Хорошо, задавайте вопросы, — согласился Шаповалов. — Только знайте, что я вас не боюсь. Мой отец был простой рабочий, и он верил в Бога. Он меня с детства учил: бойся только Бога, и никого более. Будь честным, так Бог повелел. Я боюсь только Бога, хоть и партийный. Никакие пытки не заставят меня оклеветать честных людей.

После долгого допроса Кирилл пришел к заключению — никаких следов преступления.

Гавриков, прочитав его отчет, вызвал его к себе и встретил с нахмуренными бровями.

— Если человек не признается, нужно быть с ним пожестче. Мы выполняем задание партии. Понятно?

— Следователь должен докопаться до истины, а не вытягивать признания, — возражал Кирилл. — В этом я понимаю свою задачу. А если ему не в чем признаться, то все, что он скажет, будет выглядеть на суде неправдой. Признания нужно подтверждать фактами, не так ли?

— Фактами. — повторил Гавриков. — Признание и есть факт. Учись у тех, кто умеет заставить людей признаться. Если запирается, ты ему пятки пощекочи железным прутом, он тебе все расскажет. Тебе помогут охранники.

Кирилл не удивился, услышав это от интеллигентного Гаврикова. Он уже перестал чему-нибудь удивляться.

— Будь там вещественные доказательства, я бы заставил его сознаться, — упрямился Кирилл. — Иначе суд не примет.

— Суд — не твое дело, — перебил его Гавриков. — Тебе нужно, чтобы человек признался и помог раскрыть других участников.

— Не думал я, что буду заниматься такого рода следствием, — уныло сказал Кирилл.

— Думал, не думал, а другого пути нет, — перешел Гавриков на дружеский тон. — Ты в МТБ и будешь здесь до конца дней своих. Ты ведь знаешь, что у нас не любят, когда сотрудник уходит добровольно из наших органов. Слишком много знает.

Он встал, давая понять, что разговор окончен, и дружески похлопал Кирилла по плечу.

— Придет время, и от нас потребуются другие вещи. А пока. Я помогу тебе в работе. Понимаю, поначалу трудности у всех есть. Если трудно тебе с кем, скажи мне, и я передам его другому, у кого больше опыта в работе. Ты не один такой. Со временем научишься.

Кирилл остановился на середине моста, вглядываясь в неторопливое течение Невы, и перебирал в памяти малейшие детали этого разговора. Невеселые мысли порой прерывались одним и тем же видением: взявшись за руки, он и Софа бродят светлой, как день, северной ночью по улицам Ленинграда; останавливаются на мостах и, беспрестанно обнимаясь, подолгу смотрят в глаза друг другу, пылая откровенной страстью, а потом, закрыв от счастья глаза, сливаются в долгом поцелуе..

— Белые ночи и черные дни Ленинграда, — пробормотал он. — Смогу ли я когда-нибудь стереть вас из своей памяти?

Глава 4

Испытания атомной бомбы были назначены на 29 августа. На плечи Берии легла гора организационных, безотлагательных проблем мирового масштаба. Одним из центральных вопросов было обеспечение секретности и безопасности испытания ядерного устройства, и это нужно было координировать с Абакумовым. Министр МГБ принимал активное участие в атомном проекте с самого начала. Он обеспечивал набор рабочей силы, в основном заключенных, для строительства в несколько сотнях километров от Москвы секретного города «Арзамас-16», о существовании которого никто, кроме строго доверенных лиц, и не подозревал. В целях обеспечения секретности жизнь этих заключенных должна будет закончиться одновременно с окончанием строительства. Ведомство Абакумова находило и отбирало лучших ученых, отбывавших в лагерях сроки заключения за различные государственные преступления, включая участие в тех исследованиях, что были развенчаны партией и лично товарищем Сталиным как лженаучные. Эти ученые умы направлялись в отделы, занимающиеся техническими разработками. На Абакумова и Берию была возложена ответственность за их надзор, связи и дружбу с другими учеными, не запятнавшими свою честь участием в лженаучных разработках. Абакумов обеспечивал секретность снабжения этого города, ввоза и вывоза материалов, людей и даже удаление мусора. Его люди участвовали и в надзоре за строительством испытательного полигона под Семипалатинском. Сейчас он должен был обеспечить секретность последней фазы: транспортировку атомного устройства, а также ученых и персонала из города «Арзамас-16» на испытательный полигон.