Книга Стамбульский оракул - Майкл Дэвид Лукас

— Несколько лет назад, — сказал бей и жестом пригласил ее присоединиться к трапезе, — я был приглашен во дворец.

Он протянул ей наполненную тарелку.

— Да ты, наверное, и сама уже знаешь из тех писем, что читала сегодня.

Он помолчал и положил в рот оливку.

— Должен признать, когда я предложил тебе свой кров, Элеонора, я руководствовался только чувством долга и уважением к памяти твоего отца. Но прошедшие месяцы хотя и были далеко не легкими, но доставили мне много радостей, редких при моем холостяцком образе жизни. Я хочу сказать, — продолжал он, — что мне совсем не нравится твой интерес к моей корреспонденции, хотя я понимаю, чем он вызван. Тебя мучают вопросы о том происшествии с преподобным Мюлером. Но прежде, чем ты начнешь их задавать, я хотел бы изложить ситуацию со своей точки зрения.

Он откусил хлеба с мясом.

— Ты читала Жан-Жака Руссо?

Она кивнула.

— Юношей, — начал бей, — я попал под влияние Руссо: общественный договор, гражданское общество, общая воля и тому подобное. В каком-то смысле эти идеи стали для меня откровением. И я был такой не один. В те времена многие молодые люди — сыновья богатых торговцев, чиновников, офицеров, землевладельцев воспринимали рассуждения Руссо со всем пылом молодости. Я собрал кружок, мы встречались раз в месяц, читали и делились впечатлениями. Вскоре он приобрел некоторую известность. Я даже написал несколько статей о правах человека.

Бей посмотрел, желая убедиться, что она слушает.

— То, что я получил назначение в Констанцу, было прямым следствием моего увлечения Руссо. К этому времени я уже был членом парламента, а мой отец был влиятельным коммерсантом, одним из крупнейших поставщиков текстиля для армии. Поэтому мой арест, неизбежный при других обстоятельствах, заменили дипломатическим постом, а по сути, почетной ссылкой на самый край империи.

Элеонора понимающе кивнула.

— В Констанце я познакомился с твоим отцом, там у меня завязались отношения со многими влиятельными деловыми людьми. Время там текло не без приятности, но меня тянуло домой, в Стамбул. И как только тучи над столицей рассеялись, я вернулся. Мне было поставлено условие, что я отказываюсь от участия в политической жизни. И я согласился. Я придерживаюсь тех же взглядов, но предпочитаю действовать иначе. С тех пор как я перебрался обратно в Стамбул, великий визирь внимательно следит за каждым моим шагом. Его подозрения безосновательны, могу тебя уверить. Никогда я не призывал к революции. Но я понимаю, почему он интересуется мной, памятуя о моем прошлом, да и это происшествие на судне… Я никогда не подозревал преподобного. Не знаю почему. Сейчас я понимаю, что должен был заподозрить его с самого начала. Я не знаю, в чью пользу он шпионит: дворца ли, американцев или и тех и других сразу, но в любом случае ты с ним заниматься больше не будешь. Ты поняла?

Элеонора сглотнула и подняла глаза. Да, она поняла. Но все же в голове назойливо крутились вопросы, как мухи, которые завязли лапками в варенье и теперь никак не могут выбраться.

— Все это я говорил к тому, — подытожил бей, — чтобы ты поняла: я прожил хорошую жизнь, приятную, но одинокую, лишенную как женской ласки, так и детского тепла, не считая самого последнего времени, конечно же. Ты знаешь, что я очень серьезно отношусь к обязанностям опекуна, поэтому хочу попросить тебя больше никогда не смотреть мои бумаги без спроса. В первую очередь я забочусь о твоих собственных интересах. Когда придет время, я сам тебе все покажу.

Глава 17

Когда преподобный подошел к воротам Приветствия, ему пришлось остановиться и утереть пот со лба. Несмотря на все старания, попасть во дворец до этого случая ему не удавалось, и теперь он не мог сдержать восхищения. Массивные башни обрамляли тонкое кружево высокой решетки, отчего вход во дворец казался гостеприимным, однако это впечатление было обманчивым: чужих здесь не жаловали. Ну и правильно, решил он. Правда, у него были основания полагать, что к нему лично во дворце относятся благосклонно, а вот надолго ли хватит этой благосклонности — другой вопрос. Преподобный аккуратно свернул платок и убрал его в карман. В тот же миг путь ему преградил один из дворцовых стражей в пурпурном одеянии.

— Ворота Приветствий закрыты для посетителей! — рявкнул он, явно не понимая, какая ирония скрыта в этих словах.

Однако имя Джамалудина-паши заставило стража опустить оружие и отступить. Чужестранец направляется к великому визирю — тут надо, пожалуй, осторожнее. Он подошел к караульному, чей пост был у самого входа внутрь, и препоручил посетителя его заботам. В сопровождении эскорта преподобный миновал бесчисленное количество внушительных деревянных дверей, пока не достиг святая святых — второго внутреннего двора.

Суета и шум города остались далеко, за мощными стенами. Стамбул казался призраком, луной высоко-высоко на бледном небе, дворец жил своей собственной жизнью. Преподобный залюбовался прохладной струей воды, что сбегала по мрамору фонтана, птицей, устроившейся на ветке на ночлег, вдохнул нежный аромат гибискуса. Во втором дворе было тихо, лишь изредка дипломаты, повара и музыканты направлялись на ночь домой, к семьям, или в кафе, или к иным радостям ночной жизни. Его верный аргус прошептал несколько слов дворцовому распорядителю, и тот повел преподобного по одной из бесчисленных тенистых дорожек, расходившихся во все стороны от ворот. Раньше ежемесячные встречи с великим визирем всегда проходили в городе: на кладбище или в уединенных банях; почему в этот раз Джамалудин-паша пригласил его во дворец, преподобный не знал. Может, уже поползли слухи о том, что бей отказал ему от дома? Или все дело в контактах с русскими? Хотя не стоит волноваться по пустякам; возможно, великому визирю просто недосуг выходить из дворца. Распорядитель кивнул, дворцовый караул расступился, и преподобный вошел в отделанное мрамором помещение. На стенах комнаты висело старинное оружие. Распорядитель объявил, что это Большой зал совета визирей, приемная Джамалудина-паши — слева в конце зала.

— Вы сами увидите, — сказал он и исчез.

И он увидел. Приемная была не больше классной комнаты в Робертс-колледже, зато ее потолок вздымался ввысь, словно это был собор, а не дворец, стены украшала красная и зеленая изразцовая плитка. У стены стоял квадратный диван красного дерева, на нем сидел и сам великий визирь. Нервной повадкой и глазами цвета неспелого винограда он напоминал грызуна. Грызуна в белой накидке и зеленом тюрбане. При виде гостя он слегка привстал в знак приветствия:

— Мой друг. Надеюсь, вы добрались без происшествий?

— Благодарю вас. Ваши слуги весьма предупредительны.

Визирь сжал руки и наморщил нос, оценивая ответ. Все его внимание было отдано преподобному, однако присесть он ему не предложил. Да и некуда. Преподобный не знал, было ли в этом намерение унизить его, — да какая, в сущности, разница.

— Не хотите ли чая? — спросил Джамалудин-паша. — Или кофе?

— Нет, благодарю вас.