Книга Приют героев - Генри Лайон Олди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Высший Совет некромантов Чуриха принимал далеко не всех, что лишь создавало нездоровый ажиотаж. Но мало кто из обычных людей рисковал прибегнуть к покровительству или помощи здешнего Совета…
Никогда не считывайте остаточные эманауры с поврежденных записей. Особенно во время месячных недомоганий. Если вы маг, вы поймете. Если женщина – посочувствуете. Если не маг и не женщина – уж поверьте, милостивый государь, на слово.
Анри сжала ладонями ноющие виски.
Дятел мигрени долбил голову клювом, ища вкусную личинку.
Скотина пернатая.
Хорошо, что квиз– этим прозвищем Тихий Трибунал мстил сотрудникам Бдительного Приказа за обидных вигов! – ушел час назад. Барон – сударь приятный во всех отношениях, и даже занудность его не портит. А уголок рта у него дергается очень привлекательно, чтоб не сказать, мужественно. Зовя к страстным поцелуям. Но выказывать слабость при железном кавалере было бы дурным тоном, с учетом вечной конкуренции ведомств. Квизу самому впору волком выть. Потеря племянника – это вам, господа, не мигрень расхворавшейся вигиллы.
Похоже, суровый барон любил юношу…
Такие любят, застегнув мундир на все пуговицы. Иначе стесняются.
Желая отвлечься, Анри встала и подошла к подоконнику. Раздвинула шторы, взяла кубок с водой, куда днем высадила розовый черенок, привитОй осколком следовой маны. Вода в бокале зацвела, густо позеленев; в ней плавали три дохлые мухи, что, несомненно, являлось доброй приметой. Уж в чём – в чём, а в приметах Генриэтта Куколь, с блеском окончившая факультет общей мантики Реттийского Универмага, разбиралась. Черенок высаживался на растущую Луну в Ножницах, в момент согласования личной и общественной интуиции, что обещало поддержку в следствии. Кора у основания растрескалась, векторы убывания проросли белесыми корешками не только на месте среза, но и на стволике.
Чудесно.
Хотя на «Розу Шагов» особо рассчитывать не приходится. Общее направление, не более. Даже если слегка прогадать на мнимцы случайных вероятностей… Стоп. Не гони картину, подруга. Выводы, сделанные на основе гадания, Трибунал отвергнет. Представь прогнозы судьбы как судебные прогнозы, и всякий суд тебе в глаза рассмеется. А сбить нюх такие предвзятые выводы могут запросто.
Факты, только факты, голые, как застигнутые врасплох прелюбодеи…
– В предчувствии движения плем-е-е-ен… – пересаживая черенок в золотой горшок и аккуратно присыпая корешки рыхлой землей, Анри мурлыкала арию Терцини из трагедии «Заря». – Разломов тверди и кончины ми-и-ра… пою не то, о чем мечтает ли-ира…
Обильно полив будущую розу, она досыпала земли и убрала горшочек в шкаф, поглубже. Следовой рассаде полезна тень. Завтра утром, если его минуют прямые лучи солнца, черенок тронется в рост, а к обеду, возможно, зацветет. Тогда и посмотрим.
Иногда Анри задумывалась: почему семь лет назад Месроп Сэркис, председатель Тихого Трибунала, выбирая, как потом стало известно, из тридцати двух кандидатур, именно ей предложил статус вигиллы? И не находила ответа.
Может, прозвище понравилось?
Приятели дразнили Анри – Мантикорой.
Хотя, нет, впервые Мантикорой её назвала тетушка Эсфирь, Хусская сивилла, в чьём доме Генриэтта Куколь провела раннюю юность – в качестве компаньонки, а вернее сказать, сиделки, потому что тётушка последние годы не вставала с постели. Муж сивиллы, Авель-заклинатель, приказал долго жить, сын, боевой маг трона Просперо Кольраун, погрязнув в государственных заботах, к матери забегал редко. Вся забота по уходу легла на хрупкие плечи Анри, дальней родственницы. Настолько дальней, что родство не мешало папаше Куколю брать с Просперо неплохие деньги за услуги дочери. «Блудной дочери!» – любил уточнять папаша в минуты благодушия, подкрепленного квартой двойного мёда. Самой Анри эти деньги – век бы их не было! Она любила тетушку Эсфирь. И впитывала науку больной сивиллы, как губка – воду.
Но вдыхать гарь от жжёного лаврового листа, стимулируя видения, отказалась категорически. Лекари-медикусы поддержали девушку в этом решении, стращая призраком грудной жабы. И медитации в хрустальной бутыли, подвешенной к потолку, оказались Анри не по силам. Путь сивиллы тернист и труден, здоровье нужно преизрядное. К концу жизни, ибо самая долгая жизнь однажды сматывается в общий клубок, большинство сивилл и пифий страдает целым букетом хворей.
Выбирая профиль, она не раздумывала. Конечно, общая мантика! Гадания, прорицания, ясновиденье. Гаруспиции, ауспиции, «улыбка авгура». «Мышка, мышка, высунь хвостик». Бобовая гуща, знаковые жилы в печени ягненка, влияние падучей у присяжного заседателя на «свечные зеркала». Хруст скорлупы яйца рябой курицы в предчувствии военного конфликта… Она знать не знала, что вскоре, уже магистр, уже защитив диссертат «Бронтологический анализ гроз в конце весеннего цикла», подставит левую щеку под клеймо «двух Т». Аналитика, базовые процессуалии, практикум в арест-команде; «Прекращение уголовного дела в связи с деятельным раскаянием», зачеты по обузданию и контр-заклятьям… рапорты, доклады…
Тетушка Эсфирь была еще жива, когда Анри перешла на службу в Тихий Трибунал.
Тетушка благословила.
Мигрень одолевала, треклятый дятел разошелся не на шутку. Чтобы снять напряжение, вигилла взялась прибирать в кабинете. На генеральную уборку не было ни сил, ни времени, но так, слегка, для восстановления тонуса… Раздвинув шторы, она куском старого бархата протерла пыль со стекол. Переставила вазон с горечавкой на полку слева от входной двери; подоконник украсила горшочком с бледно-лунными коломбинами. Зеркало сняла с обычного места, возле боковых стеллажей, и нацепила на особый крюк у стенного шкафа, где хранила архивы. Здесь располагался острый угол «ша»; зеркало сразу начало гасить негативные потоки, отражая в глубине красавицу, заламывавшую руки, башню и кристалл. Чернильный прибор Анри сдвинула на край столешницы, подальше от входа. Откинула крышку, сунула в череп камелопарда тонко очиненное перо дикого гуся, серое с темной каймой.
Дольше всего она задержалась у книжных полок.
Трехтомник «Семи Партид» – ниже, прямо над панелью. «Malleus Maleficarum» – выше, к завиткам лепного орнамента. «Hexerei: основы ведовства» – на стол, рядом с чернильницей. «Шульхан Арух» вигилла задержала в руках, открыв на странице с закладкой и перечитав в сотый раз любимую цитату: «Тот, кто не может выжить без милостыни (старцы, больные либо иные страждущие), но отказывается от помощи, виновен в совершении самоубийства…». Старинный кодекс после долгих колебаний встал на почетное место, между «Оговорами под пыткой», в лилльском переплете, и шорманским «Hexen-Sonderkommando», запрещенным к частному распространению после решения Высшего суда в Шормане и Брехте.
Мигрень обиделась и отступила.
