Книга Звезда Запада - Андрей Мартьянов

Отец Целестин, призвав всё своё смирение и терпимость, всё же сдержался и не отвесил Гунтеру заслуженную оплеуху. Выглядел этот варвар изрядным здоровяком — ни капли лишнего жира, сплошные жилистые мышцы. Такой ещё и ответить может, хоть и ослаб да вымотан.

— Ладно, давай поговорим спокойно. Кто ты и что с тобой случилось?

— А ты кто? Где я сейчас?

— Мое имя Целестин, и я… гм… монах ордена святого Бенедикта. Ныне же сопровождаю конунга Вадхейма Торина в походе к землям исландским. Ты на корабле конунга.

В течение довольно продолжительной беседы монах успел сменить своё отношение к Гунтеру с отрицательного до спокойного, а затем и благожелательного. Пускай тот периодически вставлял в свою речь выражения, которые могли бы привести в смущение самого закоснелого пьяницу викинга, но, однако, был наделён яркой индивидуальностью и своеобразным чувством юмора. Выяснилось, что Гунтер уже три года плавал в дружине шведского ярла Хигелака. Восемь дней назад, на пути к берегам Бургундии, их застиг шторм и отнёс к северу, разметав дракары ярла. Ладья, на которой находился Гунтер, уцелела, однако на другой день после шторма случилась новая напасть — на повреждённый дракар налетели три датских корабля. Команду Хигелака перебили, а дракар подожгли. Раненный в ногу Гунтер и ещё один дружинник уцелели — их не добили, как это обычно водится. Просто даны не обратили внимания на прикинувшихся мёртвыми людей. Когда корабль начал гореть, чудом выжившие Гунтер с товарищем кое-как выломали топором несколько досок из палубного настила и, невесть на что надеясь, перебрались на плот с охваченной пламенем ладьи. Им повезло снова, и со стоявших неподалёку разбойничьих судов (а ваше что, не разбойничье было? — подумал монах) опять ничего не углядели. Потом почти семь дней в море. Хорошо, хоть дожди иногда шли, а то погибли бы без воды! Спутник Гунтера вчерашним днём умер от холода, а сам германец уж хотел зарезаться, да, похоже, сознание потерял… И вот боги, ответив на мольбу о помощи, её послали.

«Ага, говорит про богов, — В отце Целестине проснулся профессионал-теолог. — Значит, язычник. Так, так».

— А родом ты откуда?

Гунтер оправдал подозрения монаха. Из рассказа германца выяснилось, что появился на свет он в бескрайней чаще Тевтобургского леса, в бурге, принадлежавшем его роду. Древнее поселение стояло в землях, названных Гунтером Везербергландом, недалеко от места, где русло реки Везер резко сворачивает к северу, огибая поднимающиеся на правом её берегу покрытые дремучими лесами взгорья. Род Гунтера жил в тех местах очень и очень давно, почти не имея связи с внешним миром. Задав несколько наводящих вопросов, отец Целестин понял, что культура да просвещение, кои несла язычникам Святая Мать-Церковь, начали добираться до тевтобургских чащ совсем недавно. Несколько лет назад Гунтеров бург отказался платить дань королю германскому Людовику Благочестивому, сыну императора Карла, и кёниг да старейшины изгнали христианского проповедника, покусившегося на языческих идолов. Возмездие не заставило себя ждать — бург пожгли, родовичей перебили, используя все утончённые католические жестокости, применяемые к не желающим уверовать в Бога Единого язычникам. Братья и отец Гунтера погибли в битве, а дом с оставшимися родичами попросту спалили, не давая никому выскочить из огня. То, что посёлок брали вовсе не воины короля, а наёмники — фризы и норманны, — которые сами являлись идолопоклонниками, ничуть не смутило ни королевских маркграфов, ни епископа Кёльнского, руководившего карательной акцией и благословившего мечи убийц.

«Хвалишься законом, а преступлением закона бесчестишь Бога?»[7]— вспомнил отец Целестин слова апостола Павла и покраснел, устыдившись. Однажды монах слышал речи Патриарха Константинопольского и согласился с тем, что, по словам предстоятеля Восточной Церкви, «слуги Божии не есть сам Господь». Поговорить бы с этим «епископом Кёльнским» по душам… Но отчего, скажите, разрушения и непотребства, чинимые варварами и язычниками в христианских землях да городах, воспринимаются с гневом и ужасом, а такие же зверства со стороны жаждущего новых земель и богатств епископата кажутся само собой разумеющимися? И небось дураком да невеждой показал себя миссионер, пришедший проповедовать веру в Единого в германские леса!

«Эх, а сам-то! — подумал монах и смутился ещё больше. — Восемь лет прошло, а на путь истинный смог только Сигню наставить!.. Но всё равно оправдания случившемуся в бурге Гунтеру не найти!»

— А дальше, дальше-то что с тобой было? — отводя глаза, спросил отец Целестин. Германец продолжил свою повесть.

Гунтер тогда был схвачен, обращён в рабство и продан какому-то франку. Потом сбежал, долго бродяжничал по Франкии и Германии, пока не оказался в Дании, вначале нанявшись в дружину Ильвингов; потом же попал в Бирку и там обратил на себя внимание ярла Хигелака: знал Гунтер некий секрет, как в бою приводить себя в жуткое неистовство, — секрет, ещё от отца доставшийся. Хигелак его к себе и переманил, видя сие искусство.

— Это как? — не понял монах. — Объясни.

— Не-е, — замотал головой Гунтер. — Дай лучше ещё пить. У меня на шее мешочек висел, ты его не брал?

Отец Целестин порылся в куче гунтеровской одежды и извлёк оттуда туго затянутую кошёлку из замшевой кожи на цепочке.

— Этот, что ль?

— Дай сюда. Там нет золота.

— Нужно мне твоё золото, — оскорбился монах, но всё же налил ещё питья и подал германцу.

Тот надел мешочек себе на шею и удовлетворённо хмыкнул:

— Дай поспать, а? Уболтал ты меня, толстяк. Как есть уболтал.

— Ну хорошо, только дай ногу-то тебе перевяжу…

Затем отец Целестин вздохнул и поплёлся на корму. Море по-прежнему было спокойным. Кнар неудержимо двигался на северо-запад, разрезая форштевнем серые воды, где-то наверху похлопывал парус, и иногда только скрипело весло руля, — кораблём правили Торин или сменявшие его Видгнир и Олаф, один из старейших дружинников. Сигню улеглась вздремнуть внизу, а монах, пребывая в меланхолии, созерцал темнеющее небо, на котором высоко стояла яркая белая звезда — пока единственная появившаяся на освещённом закатом западном небе. Лёгкое покачивание корабля, долгие, протяжные песни норманнов действовали успокаивающе, и сейчас, после плотного ужина, даже думать не хотелось ни о каких-то древних богах, Исландии, землях, именуемых Мидденгард, и прочем. А уж тем более о наглом германце. Спи-ка, отец Целестин, спи себе и забудь до завтра обо всём этом бардаке.

Священную землю

Вижу лежащей

Близ Асов и Альвов;

а в Трудхейме будет

Тор обитать

До кончины богов.[8]

Под эту медленную тягучую песню дружины монах окончательно провалился в сон и не почувствовав, как Видгнир укрыл его плащом.