Книга Синий краб - Владислав Крапивин

— Чуть-чуть мы тогда не влипли, — привычно хмурясь, говорил он.

— Почему? — спросил, разумеется, Лёнька.

— Отрезали нас. Высадились мы с «Ермака». Как раз там, где сейчас электростанция. А с востока должен был подойти отряд с броневиком. Но они ползли, как старые баржи. Первую улицу мы прошли без боя, а как сунулись на Садовую, с двух сторон пулемёты. Ну, конечно, кто куда. Мы втроём заскочили во двор напротив банка, а потом засели между домом и брандмауэром. Знаешь, такие стены из кирпича ставлены? Для защиты от пожара.

— А кто ещё был с вами?

— Был старик Алданов, бывший рабочий. И ещё паренёк один, гимназист. Фамилию не помню, украинская какая-то. А звали Женькой. Сидим мы в этой щели и отстреливаемся. Алданов с одной стороны, а я с другой. Женька ходит от одного к другому и мешается. Мы говорим: «Ложись, дурак». А он снял с винтовки штык и говорит: «Оставлю наши имена потомкам», — и давай царапать штыком на кирпиче. Только он кончил, как Алданова ранило. Выругался он, зажал плечо и отполз. Женька лёг на его место. Ну, прошло ещё минуты две. Сбоку где-то начал пулемёт бить. Потом замолчал. В это время у Женьки патроны кончились. Крикнул он, чтобы я ему револьвер дал. Бросил я наган и снова берусь за винтовку, потому что вижу: солдаты через сад пулемёт тащат. Потом думаю: «Что же это Женька не стреляет?» Обернулся я и увидел, что лежит он вниз лицом, а на его месте снова Алданов. Локоть упёр в колено, целится из нагана. Только выстрелить не успел. Появился на улице наш броневик, а за ним красногвардейцы.

— А Женька? Убили его?

— Да.

На следующий день Лёнька пошёл на улицу Хохрякова, бывшую Садовую. Он хотел найти тот дом и брандмауэр с надписью. Ему казалось, что капитан будет рад, когда узнает, что надпись цела.

Но когда Лёнька пришёл туда, он увидел, что старого дома уже нет, а брандмауэр существует последнюю минуту. Два трактора зацепили его края крючьями на тросах и дружно двинулись вперёд. Кирпичная стена рухнула в облаке розовой пыли.

Он снова пришёл сюда на следующее утро. Было рано, солнце едва встало над мокрыми от растаявшего инея крышами. Сухие листья тополей изредка падали на кирпичные глыбы поваленной стены. На краю одного из обломков Лёнька нашёл надпись. Она занимала один кирпич и была короткой и простой: «Здесь сражались красногвардейцы Алданов, Снегирёв, Ковальчук». Даты не было.

Лёнька осторожно провёл пальцами по шероховатой поверхности. Кирпич был влажный, холодный.

— Чего смотришь? — услышал Лёнька и вскочил. Он увидел высокого веснушчатого парня в заляпанном цементным раствором ватнике. Видимо, это был каменщик.

— Это ты нацарапал? — спросил он.

Лёнька хотел ответить что-нибудь резкое, но встретил открытый дружелюбный взгляд и тихо сказал:

— Ковальчук нацарапал. В девятнадцатом году. А Снегирёва я знаю.

— Ты объясни толком, — попросил каменщик с откровенным любопытством. Он выслушал короткий Лёнькин рассказ и, посерьёзнев, произнёс:

— В музей бы его, этот камень.

Потом он наморщил лоб, сказал: «Подожди» — и, сходив куда-то, вернулся с маленьким ломом. Через несколько минут кирпич с надписью был отделён от других. Парень взял его под мышку и кивнул Лёньке:

— Пошли!

— Куда? В музей?

— Нет. поближе.

Лёнька послушно шёл за ним. Они прошли мимо котлована, вырытого на месте старого дома, миновали деревянный забор и оказались перед строящимся зданием. Оно уже выросло до половины четвёртого этажа. Начиная со второго этажа, стены здания были сложены из серого кирпича, а по нему шёл орнамент из красного. Орнамент был ещё не закончен.

Вслед за каменщиком Лёнька поднялся наверх.

Парень взял мастерок, зачерпнул из деревянного ящика цементного раствора и уложил на стену старый кирпич, увенчав им одно из звеньев красного орнамента.

— Здесь ему самое место, — чуть смущённо сказал он. Лёнька кивнул. Лучшего он и сам не придумал бы.

Теперь дом, где заложен кирпич, почти готов. В окнах блестят недавно вставленные стёкла. По верхнему кирпичу тянутся большие буквы из электролампочек. В праздничной колонне, над которой плывёт, покачиваясь, среди красных полотнищ модель ледокола «Ленин», Лёнька проходит мимо нового дома. Он поворачивает голову, и острый взгляд его нащупывает на вершине одного из красных ромбов орнамента кирпич со знаменитыми именами: «Здесь сражались красногвардейцы.»

1959 г.

Снежная обсерватория

Тихо в комнате. Слабо горит настольная лампочка. Андрейка лежит в кровати, натянув одеяло до подбородка, и смотрит в окно. Мороз протянул по стеклу цепкие щупальца узора. Лишь в середине стекла осталось маленькое тёмное окошко, и в нём переливается весёлая звёздочка.

Потом небо за окном чуть-чуть светлеет, в узоре вспыхивают зеленоватые искры, и Андрейка понимает, что из-за снежных туч выползла луна…

Если Андрейка слышит слово «луна», он вспоминает обычную круглую луну, плывущую среди облаков. А вот месяц — совсем не то. Месяц — луна из сказки. У него нос картошкой, насмешливая улыбка, острый подбородок и узкий, свисающий вперёд колпак с бубенчиком… Странная вещь — слова.

Андрейка смотрит в окно. Зелёные искорки в ледяном узоре блестят всё ярче, а в небе уже не одна, а несколько звёзд. А может быть, это совсем не звёзды, а голубые снежинки с кружевными лучами? Они играют, кружатся в плавном хороводе, и бубенчик на колпаке у месяца звенит весело-весело…

Только это совсем не бубенчик. Это бренчит электрический звонок. Звякнет два раза и замолчит. Потом опять… Так звонит лишь Павлик. Он знает, что Андрейкины родители ушли в кино, а старшую сестру Лену не разбудят, как говорит мама, никакие громы небесные. Иначе бы он не пришёл так поздно. Андрейка учится в первом классе, а Павлик в шестом, но они товарищи. А перед товарищем нельзя притворяться, что ты уже спишь, и не открывать ему.

Кутаясь в одеяло, Андрейка бредёт к двери. Павлик стоит на пороге в пальто и шапке.

— Есть одно важное дело, — шепчет он. — Пойдёшь со мной? На пруд…

— Зачем?

— Это пока тайна… По дороге расскажу.

Андрейка вообще не против тайн. Но сейчас… На улице холодно. А пруд далеко, и сугробы там высоченные. А тут одевайся и шагай…

— Ты, Павлик, всегда выдумываешь, — недовольно бормочет он и трёт слипающиеся глаза. — Вон какой мороз. И спать хочется. А если мама узнает…

— Не узнает. Мы скоро… Ну, пойдём.

— Не хочу. — Андрейка зябко двигает плечами и плотней запахивает одеяло. Павлик, прищурившись, смотрит на него.

— Эх, ты! Испугался, — говорит он наконец. — Я думал, ты настоящий друг, а ты…

— Я трус, да? — обижается Андрейка.