Книга Пуля для полпреда - Фридрих Незнанский

– А чем занималась Лемехова в последние двенадцать часов?

– Последние два часа находится на рабочем месте. А с кем до того – не установлено. Но не с Рыжовым. – И добавила ядовито: – Это мои личные умозаключения.

– Ладно, вот вам поручение попроще. Не связанное, надеюсь, с авторитетами и их родственниками. Выясните все о Абрикосове Алексее…

– Очередной муж Лемеховой? – насмешливо поинтересовалась Циклаури, при этом тем не менее старательно записывая поручение в блокнот.

– Нет, Лия Георгиевна, – рявкнул в сердцах Турецкий, – наш пропавший лодочник. Я хочу знать о нем все: биографию, контакты, слабости, состояние здоровья, особенно на май этого года, членов семьи, включая далеких родственников, обязательно портрет, и главное – где он сейчас. Если место пребывания не выяснится, проверьте неопознанные трупы, в том числе и по области.

Выпроводив Лию, Турецкий тут же позвонил Лемеховой:

– Ксения Александровна, ваше приглашение все еще в силе? У меня появилась тема для разговора.

– Женька Рыжов, что ли?! – Было сказано с таким чувством, что он буквально увидел ее утомленно-насмешливую мину. – Давайте… – А теперь тон был какой-то неуверенный, и Турецкому это совсем не понравилось. – Давайте! Только не сегодня, пожалуйста. Сегодня ничего не получится. – И она повесила трубку.

– Женщины! – произнес Турецкий вслух.

Командира батальона ОМОНа – бывшего начальника Игоря Яковлева – Турецкий опознал еще на подъезде к зданию ГУВД по описанию Циклаури. Выдался теплый день, возможно последний в этом году, и народ высыпал на улицу провожать лето. Пятачок у крыльца перед стендом «Их разыскивает милиция» и лавочки вдоль фасада сплошь облепили курсанты института внутренних дел. Все с ручками и листками бумаги, одни сбивались в стайки, другие сновали от группы к группе с озабоченным видом. На их лицах читалось желание что-то списать, но списать, похоже, было неоткуда, а спросить не у кого. Наверное, практика, решил Турецкий, странно, что в сентябре. Несколько забулдыг с пилами и топорами, с понурым видом прижавшиеся в сторонке подальше от суетящейся молодежи, молчаливо покуривали, уставившись куда-то в одну точку. А этих мобилизовали на благоустройство территории… – Турецкий не успел закончить мысль, потому что подвижная как ртуть курсантская масса очередной раз колыхнулась, и он увидел трех неприступных красавиц, одного как на подбор, роста, беседовавших о чем-то своем, казалось, не замечавших коллег и служивших предметом несбыточного вожделения горе-лесорубов. Он и сам бы с удовольствием покурил на свежем воздухе и полюбовался на девушек, но сигареты и деньги остались в плаще, плащ по причине теплой погоды – в прокуратуре, а водитель оказался некурящим, не стрелять же сигаретку у молодого пополнения.

Он подошел к омоновскому подполковнику, травившему на крыльце анекдоты еще с несколькими офицерами, хотя был разгар рабочего дня, к тому же десяток курсантов на почтительном расстоянии дожидались, пока один из отцов-командиров не обратит на них внимание. Турецкий, видя, что комбат поглощен разговором, и не привыкший в подобных случаях церемониться, молча взял его под локоть и отвел в сторону. И только потом представился.

– А-а-а, Александр Борисович, да-да! – закивал подполковник, на лице которого было написано крайнее неудовольствие, оттого что ему не дали дослушать анекдот. – Осипов Петр Гаврилович. Пойдемте в кабинет! Или лучше здесь постоим?

– Как вам будет угодно, – скромно ответил Турецкий.

Они прошли через КПП во внутренний двор, где было пусто, совершенно безветренно и оттого даже жарко. На вид подполковник Турецкому не понравился, хотя в некоторой степени это можно было отнести к ксенофобии: он был лыс абсолютно, и его макушку окаймляли вздувшиеся синие вены, точь-в-точь как у инопланетных монстров во вчерашнем фильме.

– Хорошо тут у вас! – Турецкий беззаботно развалился на скамейке, раскинув руки – отчасти затем, чтобы подполковник-инопланетянин не сел слишком близко. – Курсанты… Увидел – жить захотелось, честное слово!

– А-а, зря завидуете, – скривился Осипов, – у меня все бойцы – молодежь. Ну не такие желторотые, все равно голова пухнет.

– Не прибедняйтесь, ни за что не поверю! Вы счастливый человек. Я вот изредка лекции читаю – и то каждый раз ощущаю душевный подъем. Но ведь это совсем не то: пришел-ушел, кто я им? А на вас, я думаю, пацаны просто молятся. Так ведь, признайтесь?!

Осипов метнул на Турецкого недоверчивый взгляд:

– Кто вам сказал?

– Да никто мне не сказал! Что я по человеку просто так не вижу? Неделю назад, буквально за полчаса перед тем, как меня осчастливили командировкой в ваш солнечный край – только ради бога не обижайтесь! – так вот, у меня отпуск намечался, и как раз встречаю в коридоре соответствующего товарища (между прочим, большая удача, его месяцами на месте не застанешь), очень рад, говорю, Филипп Константинович, пойдемте, я прямо у вас в кабинете напишу заявление на льготную путевку. А он мне таким противным голоском: «А кто вам сказал, Александр Борисович, кто вам сказал?!» Да никто не сказал! Какие еще, спрашивается, нужны агентурные сведения, если у человека на лице написано: «Есть льготные путевки в ведомственный санаторий. Но буду молчать, как партизан. Подумаешь, старший следователь по особо важным делам – не велика птица. Ты мне лично какое-нибудь одолжение сделал, что на путевку претендуешь?» А-а! – Турецкий махнул рукой разочарованно на весь мир. – Сигареткой не угостите? Свои в прокуратуре забыл, голова садовая.

– Пожалуйста, – ответил Осипов механически.

Турецкий сосредоточенно закурил. Подполковник также сосредоточенно молчал.

– Как хотите, Петр Гаврилович, – вздохнул Турецкий, – все-таки нет ничего лучше, чем общение с молодежью. Что нам с вами нужно? Казалось бы, так много: и то, и се, и пятое, и десятое, но, по большому счету, все это вещи конкретные. Это предпоследний шаг. Дальше – старость, когда уже ничего не будет хотеться. Признайтесь честно, что ваши орлы вас любят!

Осипов немного, самую малость, зарделся.

– Спросите лучше у них, Александр Борисович.

– Бросьте, не лукавьте! Вы же понимаете: я для них чуждое существо, человек из другого измерения, разве можно с таким о сокровенном? Когда только начинал и смотрел на старших коллег, мне тоже казалось, что они родились пятидесятилетними. Ваши бойцы скажут только то, что я хочу от них услышать. То есть то, что они думают, я хочу услышать. А начнешь тягать на допросы… Здесь бесполезно. Откомандировать в Москву, а там уж по-взрослому – кого припугнуть, кому посулить… Не люблю! Нельзя так со своими. Вы бы ведь не стали на моем месте?

Подполковник неопределенно скривил губы. Турецкий сделал длинную паузу, но Осипов ничего не сказал, ограничился тем, что предложил еще одну сигарету.

– Благодарю покорно, – чинно кивнул Турецкий и спрятал ее в карман. – Я могу быть с вами откровенным, Петр Гаврилович? Не отвечайте! Думаю, что могу. А если вдруг я ошибся, что бывает, поверьте, чрезвычайно редко, все равно – до Москвы далеко. Как вы полагаете, почему в Златогорск, для повторного расследования столь деликатного дела, прислали именно меня? Можете снова не отвечать, я ведь вижу – вы понимаете. Никому не нужен мировой скандал на пустом месте. Но вдруг место не пустое? Тогда на скандал плевать, такие нынче времена. Тогда скандал можно даже обратить в свою пользу! Весь вопрос: как проверить тихо, но не позволив втереть себе очки? Понимаете, чем большое начальство озабочено? Пусть скачем на хромой кляче, главное, чтобы все вокруг верили, будто объезжаем благородного скакуна! И им кажется: если кляча будет слушаться – все действительно поверят, что это настоящий карабаир, а она, бедная, в самом деле начнет выздоравливать. Но как ею управлять? Кобыла-то слишком большая, один наездник ничего не сделает, нужна система. А системы нет – каждый тащит на себя. Потому что у нас могут или лизать начальству задницу, или резать правду-матку. Чаще и то и другое, смотря откуда ветер подует. А говорить правду спокойно могут единицы. Поэтому на таких людей возник спрос. Острый. Неудовлетворенный. Спрос. Пока я буду курить вашу сигарету – еще раз спасибо, – вы подумайте: являетесь ли вы таким человеком.