Книга Двое строптивых - Евгений Викторович Старшов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лео вдруг воспрянул духом от внезапной идеи:
— Подожди, кажется, придумал. А если издали покажу — запомнишь?
— Это да. Глаз у меня наметанный, схвачу. А там — подскажешь, ежели что.
— По цене как?
Грек почесал седую бороду:
— Сам понимаешь, работа штучная, непростая. Опять же, то, что ты хочешь, не может быть большим при таком способе работы. Дюймов четыре на шесть, ну чуть больше, от силы, и в полроста.
— Как делать — тебе виднее. Ты говори, сколько. Раз мне надо, то и заплачу, сколько надо, и вообще, если совсем уж цену не вознесешь до небес, я закажу еще и копию портрета. Копию мне.
Художник назвал цену, и Лео без торгов согласился. Однако решил, что показывать художнику образец на улице рискованно. Вдруг художник не поймёт, на кого указывают, и изобразит не ту. Надёжнее было бы под благовидным предлогом привести Элен в храм Архангела Михаила, где работал сам художник. Тогда не спутает.
Прошел не день и не два, прежде чем Торнвилль, отловив Элен, за деликатным разговором как бы между прочим предложил ей сходить посмотреть работу греческих мастеров. Элен согласилась, и англичанин отвел ее "на показ".
Для верности, когда Элен смотрела куда-то наверх, он быстро обернулся и, переглянувшись со старым греком, у которого заказывал портрет, чуть заметным жестом указал на нее. Грек понимающе улыбнулся и кивнул — и так, мол, давно понял, уже глаз не спускаю. При этом он очень быстро то делал какие-то наброски углём на листе бумаги.
После этого начались долгие муки творчества. Начали, так сказать, с черновика. Старик не перехвалил себя, когда сказал, что глаз у него наметанный и он все схватит: так, в целом, и получилось. Все было на своих местах — глаза, нос, рот, волосы, стать… Но в то же время что-то все равно было не так. Что? Кто бы мог сказать! Грек предлагал различные варианты поправки, но ничего и не выходило. Тут Торнвилля словно осенило — волосы на лбу лежат не совсем так, отчего он и кажется другим. Ценный совет — пара штрихов — и вот вам Элен де ла Тур, собственной персоной, как живая! Красивая, мудрая, сдержанная… Расчувствовавшись, Лео обнял старика, а тот вырывался, смеясь:
— Ты ж, господин, теперь изгваздаешься весь!
— Да и ладно! Главное — получилось! Ай и глаз у тебя. И руки золотые!
— Да и у тебя глаз, я смотрю, цепкий! Махонькая деталька, а сразу все по-другому стало. Теперь даже не волнуйся, все сделаю в лучшем виде. Здесь особо не дадут, так я дома… Приходи через неделю.
Лео отсыпал художнику половину обговоренной суммы, чтоб тому вдохновеннее работалось, и радостно поспешил в английский "оберж", а там ему лишний раз напомнили о том, что он все же состоит на орденской службе, по каковой причине и должен отбыть на следующий день с караваном новых орудий в линдосскую крепость крестоносцев.
Отправка двух десятков новых орудий стала последствием недавнего осмотра крепости д’Обюссоном. Великий магистр давно уже считал, что данная крепость нуждается в хорошей перестройке, однако пока, ввиду первостатейных дел по укреплению столицы, а также замка Святого Петра в Малой Азии, ограничился созданием собственного проекта ее будущего переустройства и обновлением ее арсеналов.
Морем, на всякий случай, орудия отсылать не стали. Послали посуху, на крепких повозках, запряжённых волами, с сильным конвоем на всякий случай, под командованием итальянского рыцаря Гримальди, статного бородача лет тридцати пяти.
С ним и отправились два англичанина — Ньюпорт и Торнвилль, и еще брат Жоэль из "языка" Франции. Поездка была рассчитана на три дня, поэтому Лео особо не беспокоился, а, как оказалось, напрасно.
10
Обоз неспешно тащился по изнуряющей жаре в виду соблазнительно пенящегося моря. Так и хотелось бросить все и окунуться в его остужающую влагу… От такого измора и разговоры не клеились; заметил только кто-то, что при такой погоде хлеб весь высохнет. Ясно дело, от такого замечания веселее не стало. Ньюпорт, как всегда, и без того был неразговорчив, юный Жоэль шептал молитвы, перебирая четки, а Гримальди — большой начальник, полный великих дум. Человек талантливый и исполнительный, он был верным помощником д’Обюссона по инженерной части, и теперь ему надлежало сделать кое-какую сверку касательно линдосских укреплений и заодно, как обычно, знаньем и уменьем возместить недостаток — расставить выделенные пушки с наибольшей эффективностью. Мысли Лео волей-неволей обратились к его кошельку, который все более тощал. Греку за портреты Элен он, конечно, сможет заплатить, и еще кое-что останется, но это самое "кое-что" будет уже весьма и весьма скромным: "Надо будет поинтересоваться у Джарвиса или Грина, как можно подправить свои финансовые дела".
По направлению к Линдосу сначала миновали селение Архангелос с орденским замком, возведенным по распоряжению предшественника д’Обюссона, великого магистра Орсини, в 1467 году, а потом — мрачный замок Фераклос, стоявший на возвышении меж двух бухт. Именно в нем содержались важные или наиболее опасные пленники, равно как и нарушившие устав ордена братья-рыцари.
Все провинности братьев-иоаннитов делились на пять категорий, и в зависимости от тяжести и накладывалось наказание. Первая — выговор и посаждение на хлеб и воду; вторая — в течение недели двухдневный пост, прием пищи на земле и бичевание; третья — в течение 40 дней пост два раза в неделю и бичевание; четвертая — утрата облачения и заключение на срок, установленный великим магистром и капитулом; пятая — утрата облачения без помилования. В исключительных случаях — смертная казнь, которой мог подвергнуться даже орденский "столп", как например д’Амарал, которого казнили за измену в 1522 году.
Первая и вторая категория наказаний полагалась за совсем уж мелкие провинности. К третьему разряду причислялся случай, например, когда иоаннита заставали участвующим в охоте; к четвертому — растрата орденского имущества; к пятому — оставление знамени или содомия. Так что за дисциплину боролись, хотя далеко не всегда удачно, посему Фераклос никогда не пустовал.
Лео невольно задумался, доведется ли ему побывать в этих стенах, а меж тем недалеко от Фераклоса орденский обоз подвергся нападению родосских повстанцев. Облаченные в черное греки численностью порядка трех десятков с небольшим атаковали иоаннитов внезапно, из засады. Их стрелы сразили сразу нескольких воинов и французского рыцаря, после чего завязалась рукопашная.
Раненный в руку Гримальди отчаянно руководил обороной и периодически трубил в рог, требуя помощи. Впрочем, если бы поблизости не было иоаннитских разъездов, это было бы напрасно. Греки рубились молча, с
