Книга Малый уголок - Сомерсет Уильям Моэм

старость — отвлеченным мыслям и размышлениям об Абсолюте.

Он взглянул на Свона, который сидел, ссутулившись, в кресле и усердно объедал куриную ножку, затем на Луизу.

— Недалеко уже то время, когда я освобожусь от обязанностей зрелых лет. Тогда я возьму посох и отправлюсь в путь по свету в поисках познания, которое превыше всякого ума[45].

Глаза доктора Сондерса последовали за взглядом Фриса и остановились на Луизе. Она сидела в конце стола между юношами. Фред, обычно не слишком красноречивый, сейчас болтал без умолку. Несколько мрачное выражение лица, свойственное ему, когда он был один, покинуло его, и он выглядел прямодушным, беззаботным и очень юным. Свободная живая речь одухотворяла лицо, желание понравиться придавало мягкий вкрадчивый блеск прекрасным глазам. Доктор Сондерс с улыбкой сказал сам себе, что мальчишка и вправду неотразим. Фред не робел перед женщинами. Он умел их развлечь, и достаточно было взглянуть на Луизу, чтобы увидеть по ее оживлению и непринужденной веселости, что ей интересно и приятно общаться с ним. До доктора долетали обрывки их разговора: о скачках в Рэндуике, купании на побережье Мэнли–бич, о кинематографе, о развлечениях в Сиднее — все то, о чем болтает между собой молодежь и что кажется ей таким увлекательным, потому что им все внове. Эрик, огромный, неуклюжий, с массивной головой и добрым, некрасивым, но удивительно симпатичным лицом, улыбаясь, спокойно наблюдал за Фредом. Было сразу видно, что он рад тому, как хорошо приняли в доме его нового друга. Обаяние Фреда вызывало в нем теплое чувство внутреннего довольства.

Когда обед закончился, Луиза подошла к старому Свону и положила руку ему на плечо.

— А теперь, дедушка, пора спать.

— Сперва глоточек рома, Луиза.

— Ну, пей его побыстрей.

Она налила ему порядочную порцию рома и долила немного воды; он следил за ее движениями хитрыми слезящимися глазками.

— Заведи граммофон, Эрик, — сказала она.

Датчанин выполнил ее просьбу.

— Ты умеешь танцевать, Фред? — спросил он.

— А ты нет?

— Нет.

Фред встал и, глядя на Луизу, сделал приглашающий жест. Она улыбнулась. Он взял ее руку в свою, другой обнял за талию. Они начали танцевать. Из них вышла прелестная пара. Стоя рядом с Эриком у граммофона, доктор Сондерс с удивлением увидел, что Фред — изумительный танцор. Движения его были полны неизъяснимой грации. И Луиза, умеющая танцевать не более чем правильно, рядом с ним двигалась столь же красиво, как он. Он обладал даром так незаметно подчинять движения партнерши своим, что она инстинктивно отвечала его желаниям в тот самый миг, как они у него возникали. Фокстрот, который они танцевали, доставлял зрителям утонченное наслаждение.

— Вы прекрасно танцуете, мой милый, — заметил доктор, когда пластинка окончилась.

— Это единственное, на что я способен, — с улыбкой ответил Фред.

Он так привык к своему приятному таланту, что считал его само собой разумеющимся и пропускал такие комплименты мимо ушей. Луиза стояла с серьезным выражением лица, уставившись в пол. Внезапно она очнулась от своей задумчивости.

— Мне нужно пойти уложить дедушку, — сказала она.

Она подошла к старику, все еще сжимавшему в руке пустой стакан, и, наклонившись над ним, принялась нежно уговаривать его. Он оперся на ее руку и заковылял, маленький, на фут ниже внучки, из комнаты.

— Не сыграть ли нам партию в бридж? — спросил Фрис. — Вы как, джентльмены, играете?

— Я — за, — ответил шкипер, — а насчет доктора и Фреда не знаю.

— Могу составить компанию, если найдется четвертый, — откликнулся доктор Сондерс.

— Кристессен очень недурно играет.

— Я — пас, — бросил Фред.

— Не важно, — сказал Фрис. — Мы и без вас управимся.

Эрик выдвинул карточный столике потертым, залатанным зеленым сукном, Фрис вытащил две колоды засаленных карт. Они пододвинули стулья и кинули жребий, кто с кем будет играть. Фред стоял возле граммофона как на иголках, чуть уловимым движением отбивая ритм неслышной мелодии. Когда Луиза вернулась, он не тронулся с места, но в его глазах появилась доброжелательная улыбка. В ней не было оскорбительной бесцеремонности, напротив, у Луизы возникло ощущение, будто они знакомы всю жизнь.

— Завести граммофон? — спросил он.

— Нет, с ними будет удар.

— Хорошо бы еще потанцевать.

— Эрик и папа очень серьезно относятся к бриджу.

Она подошла к столу, Фред за ней. Некоторое время он стоял позади капитана Николса. Шкипер несколько раз беспокойно взглянул на него, затем, неудачно сыграв, раздраженно обернулся.

— Не могу играть, когда мне заглядывают в карты, — сказал он. — Мне это очень мешает.

— Простите, старина.

— Пойдем на воздух, — сказала Луиза.

Комната, где шла игра, выходила на веранду, и они направились туда. Позади небольшого сада возвышались на фоне звездного неба огромные миндальные деревья, а под ними темнела густая зелень мускатного ореха. Внизу, рядом со ступенями, рос большой куст, искрящийся светлячками. Их было огромное множество, и все они ярко мерцали, словно лучилась светом умиротворенная душа. Некоторое время Луиза и Фред стояли бок о бок, глядя в ночь. Затем Фред взял ее за руку и свел со ступеней. Они шли по тропинке, пока не дошли до плантации. Луиза не отняла у него руки: казалось, держать ее за руку было так для него естественно, что она не обратила на это никакого внимания.

— А вы разве не умеете играть в бридж? — спросила она.

— Конечно, умею.

— Почему же тогда не играете?

— Не захотел.

Поддеревьями мускатного ореха было очень темно. Большие белые голуби, устроившиеся на ночлег в их ветвях, уже спали, и единственным звуком, нарушавшим тишину, был случайный шелест крыльев. Не чувствовалось никакого дуновения, и воздух, напоенный неуловимыми ароматами, был теплый и мягкий и обволакивал их ощутимо, как вода, что обволакивает пловца. Светлячки висели над тропинкой, качаясь из стороны в сторону, как пьянчужки, которые идут, спотыкаясь, по пустой улице.

Юноша и девушка прошли еще немного в молчании. Затем он остановился, нежно привлек ее к себе и поцеловал прямо в губы. Она не вздрогнула от испуга, не застыла от удивления или скромности, не отпрянула от него инстинктивно — она приняла его объятие, как будто это было в порядке вещей. Тело ее осталось мягким, но не расслабилось, она не просто уступала ему, в ее уступчивости была нежная готовность. Они уже привыкли к темноте, и когда Фред заглянул ей в глаза, он увидел, что они потеряли голубизну, стали темными и бездонными. Одной рукой он обнимал ее за талию, другой — за шею. Она удобно умостилась головой в изгибе его локтя.

— Ты очаровательна, — сказал он.

— А ты