Книга Имперский сыщик. Аховмедская святыня - Дмитрий Билик

было. Ко всему прочему, глазастый…

Послышался звук шагов, и в магазин с заднего входа вошли двое — давешний прислужник и полукровка. Редко, но видел Мих полулюдей-полугоблинцев, и этот почти ничем от них не отличался. Уши вытянуты, но не вверх, как у эльфийцев, а вбок и более широки; нос крючком, хотя не такой длинный, как у сородичей; цвет кожи бледно-зеленый, будто хворь одолела, и пальцы морщинисты. Но в целом, лицом больше на мать похож — глаза лучистые, человеческие, разве что немного испуганные.

— Ярослав, тут Его благородие из обер-полицмейстерства по одному делу к нам зашел. И, возможно, будет ему интересно послушать о том человеке, которого ты видел у Мглинского вокзала.

Полукровка глубоко вздохнул, поди, уж накрутил себе всякого ужаса, пока шел сюда, но и теперь страх не сразу его отпустил. Начал, чуть запинаясь:

— А я ничего не делал. Домой просто шел. Я всегда домой хожу. В смысле, дорогой той…

— Не волнуйся, — улыбнулся Витольд Львович. — Какой дорогой?

— По Краснокаменке. Мимо Мглинского вокзала. Его с улицы видно.

— Знаю, — кивнул Меркулов.

— Ну вот, — ободрился полукровка заверением титулярного советника. — Шел домой, а впереди он. Вот так…

— Кто он?

— Человек в плаще, — вмешался управляющий.

— Не человек он вовсе, Карл Дмитриевич.

— Так, всем молчать! — Меркулов выставил руки перед собой. — Никому не перебивать, а ты рассказывай все подробно. Почему не человек?

— Сам он небольшой, с меня. Хотя для гоблинарцев рост редкий, они ниже. И походка у него презабавная, как у кузнечика.

— Будто подпрыгивает? — спросил Меркулов.

— Ага, — кивнул Ярик.

— А с чего решил, что гоблинарец?

— Так по плащу, ваше благородие, — полукровка уже совсем перестал робеть и начал активно жестикулировать, помогая этим своему рассказу. — Плащ у него наш. То есть не нашего магазину, а фирмы нашей, вот. Только такие уже не делают, модель устаревшая. А подобный только в Великогоблинарии купить можно было. Потому и заинтересовался.

— Хорошо, хорошо, а может, ты видел, в какой дом этот субъект зашел?

— Так никуда не зашел. Он дальше по Краснокаменке отправился, а я на Нижесовскую свернул.

— И давно было?

— Четвертый день пошел, Ваше благородие.

— Спасибо, Ярослав. Ты нам очень помог, — Витольд Львович пожал десницу удивленному полукровке. — И вам, Карл Дмитриевич, спасибо.

— Можете на нас положиться, — энергично затряс протянутую руку тот. — Ежели явится этот субчик, мы сразу к вам посыльного отправим. Вы по фамилии, Витольд Львович, будете…

— Меркулов, — ответил титулярный советник, и все в магазине затихли, будто название рода следственного пристава обладало неведомой силой.

Мих даже спросить хотел, чего это они так удивились. Может, тоже слухи об опальном дворянине знали? Но не успел. Закричала баба с улицы так, как могут лишь голосить простые славийские бабы. Раздался чудовищный грохот, послышался звук битого стекла. Орчук с Меркуловым лишь переглянулись и не сговариваясь выбежали наружу.

Уж сколько всего Мих в жизни видел и ко всему был готов (по крайней мере, ранее так ему казалось), но увидеть такое — либо горькой перебрать надо, либо с ума сойти. Однако ж глаза не врали. Пока думал, как поступить, Витольд Львович уже с места сорвался да помчался вперед, как только он умел, а орчуку что делать? Хоть и страшно, но грех господина бросать, пришлось следом срываться.

Глава 10, в который Мих испытывает страх, потом звериную ярость, но заканчивается все самым благополучным образом

Много ходило разговоров о кровавом и варварском нраве аховмедцев. Будто козлоногие кровь убитых в бою врагов пьют, провинившимся рабам сердце вырывают и заставляют других слуг его есть сырым в назидание, а между собой, на дуэлях, лбы до кости разбивают. Болтали люди, чай, язык без костей, но орчук ко всему относился пренебрежительно: любят у нас мужики не меньше баб брехать. Порой и такие попадаются, что дня не проживут, если не соврут.

И о таком выдумки хватало балаболить. Дескать, существуют аховмедцы больше обычных. Хотя вон глаза и уши не врут. Стоит, бешено очами вращает, крушит все, что под руку попадает. Больше обычного, росту сажени два, не меньше. Мих против него — овца беззащитная, одними копытами козлоногий затоптать может. Витольд Львович — и вовсе комарик. Крутится подле, тростью угощает, так разве огроменному аховмедцу есть вред от подобного битья? Благо, прыть у господина удалая, а то бы раздавил постыдный аховмедец. Почему постыдный? Так голый весь, лишь клочья одежды на нем висят растянутые и порванные, будто в один миг рубаха мала стала. Стоит, ирод, срам даже прикрыть не думает.

Все то Мих на бегу обдумывал и подмечал, но чем ближе, тем туманнее в голове. Вот окажется сейчас рядом — делать что? Бросить бы чего в козлоногого, да под рукой ничего путного. Так ударить? Не почувствует даже. Головой влететь со всего маху в грудь? А что, башка у Миха крепкая, хоть молотом кузнечным по ней бей, авось, и опрокинется копытный.

Сказано — сделано. Пара последних шагов получились размашистыми, ладными, да и сам Мих не пушинка, полетел лучше пушечного ядра. Ударил так, что любой другой, будь даже орк, наземь опрокинулся бы без чувств да в себя потом не один день приходил, а этот лишь отступил назад немного. Тут же орчука за ногу схватил да отбросил в сторону, припечатав о стену дома.

Лежит Мих, в потрескавшиеся камни запрокинутый, голова шумит, но вроде живой и понимает все. Витольд Львович меж тем понял, что дело принимает серьезный оборот, револьвер вытащил да направил в ногу аховмедцу-переростку. Бах! Бах! Бах! Хорошо, звук точно из воды до орчука доходит, а то бы зажмурился. Три раза успел Меркулов выстрелить, но и козлоногий исхитрился, ловко толкнул копытом. Да еще не туда, где господин находился, а в то место, где оказался. Так тревожно Витольд Львович вскрикнул, что у орчука внутри все оборвалось.

Смотрит на аховмедца и не видит уже гиганта опасного, лишь обидчика своего хозяина, своего друга. Заклокотала внутри Миха злость, захрустели пальцы, в кулаки складывающиеся, забурлила кровь кочевничья. Сам не знал, как рык звериный вырвался, но спустя время понял: не лежит он уже опрокинутый, а на ноги поднялся и орет нечто невразумительное. Аховмедец даже внимание на него обратил, огромный шаг вперед сделал,