Книга Саджо и ее бобры. С вопросами и ответами для почемучек - Вэша Куоннезин

на краю длинного ряда стульев. А блюститель порядка, находившийся в весьма приятном расположении духа, засыпал детей вопросами.

Шепиэн уже сумел кое-как рассказать на английском языке почти всю историю с бобренком, рассказал он и о приключениях в пути. Веселый ирландец, который все время смеялся, казалось, даже без всякого повода, вдруг стал серьезным и сказал, что он, Пэтрик О'Рейли, собственной персоной, проводит их к хозяину парка.

— И имейте в виду, — добавил ирландец, — всю правду в глаза скажу кому следует! Верное слово, скажу!

Пэта, видно, не на шутку взволновала история с бобренком, и он углубился в печальные размышления.

— Бедняжки! — бормотал он про себя. — Да тут человек с каменным сердцем слезы прольет, восковая свеча на елке расплавится! Что толковать!

Прошло немного времени, и Пэта сменил другой постовой, который добродушно пошутил, сказав, что Пэт обзавелся «семейством». Ирландец повел своих новых друзей тихими боковыми улицами. По дороге он говорил и шутил без умолку, стараясь развлечь детей. Шепиэн тоже принимал участие в беседе на своем ломаном английском языке. Саджо слушала напряженно, широко раскрыв глаза, но она так ничего и не поняла. Девочка теперь уже перестала бояться; ей казалось, что они в полной безопасности рядом с этим большим человеком в синей форме; а когда она думала о том, что Чикени здесь, в этом же городе, быть может даже на этой же улице, ей хотелось кричать от радости. Глаза у нее разбегались во все стороны. Сколько интересного было в городе! Лошади — о них она только слыхала, но никогда не видела раньше. Трамваи — как быстро они мчались, сами собой! Красивые дамы в нарядных платьях! Но лучше всего были чудесные витрины магазинов. Вот потянуло вкусным запахом обеда, и дети увидели за стеклом такие красивые пироги и пирожные, что не могли оторвать глаз; они стали шептаться по-индейски. Ирландец догадался, что его маленькие друзья голодны.

— Небось проголодались, на ногах еле держитесь? А я-то, старый дурень, болтовней занялся! Виданное ли дело, чтобы кто-нибудь из сыновей О'Рейли спокойно смотрел, как его друзья с голоду помирают, как говорится, прямо на пороге! Пошли обедать!

— Да, прошу, — сказал Шепиэн. — Уже давно сестренка кушай хочет.

Про себя Шепиэн ничего не сказал, хотя неизвестно, кто из них был более голоден.

Пэтрик провел детей в столовую. Когда Саджо и Шепиэн уселись за стол, ирландец поинтересовался, когда же они ели в последний раз.

— Еще поселка были, — ответил Шепиэн. — Мой нет страха. Сестренка много страха было. Много сидела — ничего не кушала. Мой старший, мой сестренка много бережет, не оставляет одну сестренку. Никто не кушала, говорю, только Чилеви кушала мало-мало хлебца.

— Молодчина ты, братец мой! Мы, О'Рейли…

Но как О'Рейли поступили бы в этом случае; так никто и не узнал: в дверях показался человек с подносом, уставленным дымящимися блюдами. Угощение выглядело таким соблазнительным и от него распространялся такой чудесный аромат, что дети даже растерялись, когда перед ними поставили тарелки с кушаньем. У Саджо от волнения закружилась голова. Но скоро водворилось молчание — теперь не до разговоров было, все занялись едой и ели, ели, ели. Во время этого вкусного обеда Саджо вспомнила, что Чилеви, должно быть, тоже голоден, и отложила со своей тарелки в корзиночку бобренка кусочек хлеба с маслом, пирожок и еще кое-чего, так что теперь он был занят, как и другие, стараясь наверстать потерянное.

Они сидели в одной из тех маленьких столовых, которые обычно бывают при ресторанах, и, когда пир окончился и все были сыты и довольны, даже Чилеви не мог больше съесть ни кусочка, О'Рейли закурил сигару и пришел в такое хорошее расположение духа, что просто сиял, глядя на своих гостей. На голове у него не было каски, и Шепиэн имел возможность убедиться, что добродушный ирландец был не совсем прав, утверждая, что его «голова голехонька, как яйцо». На самом же деле широкая прядь волос, которая росла над одним ухом, была зачесана назад и тянулась до другого уха. Ничего подобного ни на одном яйце вы не увидите.

Саджо, как хорошая маленькая хозяйка, составила все тарелки аккуратно в одну сторону; ей нравилось держать в руках и притрагиваться к этим красивым и, как ей казалось, дорогим вещам. На самом же деле это была простая посуда, но бедная девочка никогда не видела таких тарелок, как она в этом призналась Шепиэну поздно вечером.

В комнате было тепло. Разогревшись после обеда, Саджо сбросила с головы шаль, и теперь ирландец увидел длинные черные косы и карие, сияющие добротой глаза. Залюбовавшись девочкой, он заявил, что с тех пор, как покинул берега Ирландии, ни разу не видел такой красотки. И когда Шепиэн перевел это сестренке на индейский язык, она смутилась, склонила головку и снова набросила шаль. Но никто не мог долго стесняться этого добродушного человека, и Саджо снова взглянула на Пэта. Тогда шаль опять соскользнула, и девочка громко смеялась вместе с братом над всем, что говорил веселый ирландец, хотя смысла она и не понимала. О'Рейли даже в пот бросило от смеха, так что ему пришлось расстегнуть немного свой мундир. Он вытащил красный платок из рукава и усердно вытирал лысину. Чилеви тоже подал свой голос, и Саджо начала шептаться с ним. А пока они шептались, Шепиэн стал обучать ирландца индейскому языку. Дело шло довольно туго, но в конце концов Пэту все-таки удалось запомнить одно слово: «кэгет», что значит «конечно», или «разумеется», или в «самом деле»; когда очень уверен в чем-нибудь, говорят «кэгет». С тех пор у ирландца все стало «кэгет»; он употреблял это слово на каждом шагу и, по-видимому, был очень доволен своими успехами.

Однако, когда нужно было сговориться относительно следующего дня, Пэт вернулся к английскому языку и пробовал для ясности подражать ломаной речи Шепиэна.

— Парк, — сказал ирландец, — крышка: закрыт нынче. — И чтобы сделать свою речь более понятной, он закрыл дверь. — Завтра парк открывай, клади деньги, давай бобра.

При этих словах Пэт широко распахнул дверь и привычным движением вытянул руку вперед, словно ждал, что целый отряд бобров двинется по свободному пути.

Потом он вытащил из кармана письмо и, постукивая пальцем по адресу, сказал Шепиэну:

— Мой придет сюда. Завтра. Ты ждешь. Кэгет!

Шепиэну трудно было удержаться от улыбки. Пэтрик недооценивал его знания английского языка и искренне порадовался, когда мальчик сказал, что понял его. Сам же О'Рейли остался очень доволен своим уроком индейского языка и считал, что начинает уже кое-что смыслить