Книга Денискины рассказы - Виктор Юзефович Драгунский

на седьмом небе. У него теперь от меня целых три подарка: значок, конфеты и гусиное горло. Это всякий бы обрадовался!

Я взял гусиное горло и положил его на батарею досушиваться. Мама сказала:

— Вымой руки и ешь!

И мы стали дальше обедать, и я ел рассольник, и вдруг мама положила ложку и сказала ни с того ни с сего:

— Прямо не знаю, пускать его в гости или нет?

Вот тебе раз! Гром среди ясного неба! Я сказал:

— А почему?

И папа тоже:

— В чём дело-то?

— Он нас там опозорит, — сказала мама, — он совершенно не умеет есть. Стонет, хлебает, везёт… Кошмар!

— Ничего, — сказал я. — Мишка тоже не умеет.

— Это не оправдание, — нахмурился папа. — Нужно есть прилично. Мало тебя учили?

— Значит, мало, — сказала мама.

— Ничему не учили, — сказал я. — Я ем как хочу. И ничего. Довольно здорово получается. А чему тут учить-то?

— Нужно знать правила, — сказал папа строго, — ты знаешь? Нет. А вот они: когда ешь, не чавкай, не причмокивай, не дуй на еду, не стони от удовольствия и вообще не издавай никаких звуков при еде.

— А я не издаю, — сказал я, — что, издаю, что ли?

— И никогда не ешь перед обедом хлеб с горчицей! — воскликнула мама.

Папа смутился. Ещё бы! Он недавно съел перед обедом, наверно, целое кило хлеба с горчицей. Когда мама принесла суп, оказалось, что у неё уже нет хлеба, папа весь съел, и мне пришлось бежать в булочную за новым. Вот он и смутился, но промолчал. А мама продолжала на него смотреть и всё говорила беспощадным голосом. Она говорила как будто бы мне, но папе от этого было не по себе. И мне тоже. Мама столько наговорила, что я просто ужаснулся. Как же теперь жить? Того нельзя, этого нельзя!

— Не роняй вилку на пол, — говорила мама, — а если уронил, сиди спокойно, не становись на четвереньки, не ныряй под стол и не ползай там полчаса. Не барабань пальцами по столу, не свисти, не пой! Не хохочи за столом! Не ешь рыбу ножом!

— А это вовсе не рыба была, — сказал папа, — и лицо у него стало какое-то виноватое, — это были обыкновенные голубцы.

— Тем более, — мама была неумолима, — ещё чего придумали, голубцы — ножом! Ни голубцы, ни яичницу не едят ножом! Это закон!

Я ужасно удивился и сказал:

— А как же голубцы есть без ножа?

Мама сказала:

— А так же, как и котлеты. Вилочкой, и всё.

Я сказал:

— Так ведь останется же на тарелке! Как быть?

Мама сказала:

— Ну и пусть останется!

— Так ведь жалко же! — взмолился я. — Я, может быть, ещё не наелся, а тут осталось… Нужно доесть!

Папа сказал:

— Ну и доедай, чего там!

Я сказал:

— Вот спасибо.

Потом я вспомнил ещё одну важную вещь. Я сказал:

— А подливу?

Мама обернулась ко мне.

— Что подливу? — спросила она.

— Вылизать… — сказал я.

У мамы брови подскочили до самой причёски. Она стукнула пальцем по столу:

— Не сметь вылизывать!

Я понял, что надо спасаться. Я сказал:

— Что ты, мама? Я знаю, что вылизывать языком нельзя. Что я — собачонка, что ли? Я, мама, вылизывать никогда не буду, особенно при ком-нибудь. Я тебя спрашиваю: а вымазать? Хлебушком?

— Нельзя! — сказала мама. — Никаких вымазываний.

— Так я же не пальцами! — сказал я. — Я хлебушком! Мякушком!

— Перестань! — крикнула мама. — Тебе говорят?

И у неё сделались зелёные глаза. Как крыжовник. А я подумал, что не буду ни вылизывать эту подливку, ни вымазывать, если мама из-за этого так расстраивается. Я сказал:

— Ну ладно, мам. Я не буду вымазывать. Пусть пропадает.

— Да, — сказал папа, — некоторые очень хорошо знают правила хорошего тона! Прямо профессора! Куда там!.. А как ты думаешь, Дениска, — папа взял меня за плечо и повернул к себе, — как ты думаешь, — он даже повысил голос, — если у тебя собрались гости и вдруг один из них надумал уходить? Как ты думаешь, должна хозяйка дома провожать его до дверей и стоять с ним в коридоре чуть не двадцать минут?

Я не знал, что ответить папе. Его это, видимо, очень интересовало, потому что он крепко сжал моё плечо, даже больно стало. Но я не знал, что ему ответить. А мама, наверно, знала, потому что она сказала:

— Если я его проводила, значит, так было нужно. Чем больше внимания гостям, тем, безусловно, лучше.

Тут папа рассмеялся. Он взъерошил волосы и стал ходить туда-сюда по комнате. И стал смеяться ещё громче. Глядя на него, я тоже расхохотался.

Тут случилось чудо. Мама встала, взяла со стола чашку и аккуратно бросила её об пол. Чашка разлетелась на тысячу кусков.

Я спросил:

— Ты что, мама? Ты это зачем?

А папа сказал:

— Давай, Дениска, собирайся. Иди к Мишке, а то опоздаешь! Нехорошо опаздывать на день рождения! Иди и не ешь рыбу ножом, не позорь фамилию!

Я собрал свои подарки и пошёл к Мишке. И мы там веселились вовсю. Мы подскакивали на диване чуть не до потолка. Мишка даже стал лиловый от этого подскакивания. А фамилию нашу я не опозорил, потому что угощенье было не обед или ужин, а лимонад и конфеты. Мы поели все конфеты, какие были, и даже ту коробочку съели, что я Мишке принёс в подарок. А вообще подарков Мишке понанесли видимо-невидимо: и поезд, и книжки, и краски. И Мишкина мама сказала:

— Ох, сколько подарков у тебя, Мишук! А тебе какой больше всех нравится?

Он сказал:

— Какой может быть разговор? Конечно, гусиное горло!

И покраснел от удовольствия.

А я так и знал.

Шляпа гроссмейстера

В то утро я быстро справился с уроками, потому что они были нетрудные. Во-первых, я нарисовал домик бабы-яги, как она сидит у окошка и читает газету. А во-вторых, я сочинил предложение: «Мы построили салаш». А больше ничего не было