Книга Нарциссическая семья: диагностика и лечение - Стефани Дональдсон-Прессман

— я никогда ничего не могу сделать правильно!»). Если слышать это раз за разом, трудно не начать в это верить. Чаще происходит по-другому: либо такие отношения разваливаются, чтобы более здоровый человек мог сохранить себя, либо здоровый человек становится зависимым, и отношения теперь строятся по схеме «выживший/позволяющий», когда позволяющий принимает на себя хотя бы часть ответственности за дисфункции выжившего. Без доверия как важнейшего элемента, близость не может установиться. И таким образом мы приходим к вопросу доверия — когда человек или не научился доверять, или разучился доверять (научился не доверять).

Цикл

Процесс того, как ребенок в нарциссической семье учится не доверять, напоминает цикл и выглядит следующим образом:

Мне плохо, мне больно. Нет никого, кто бы действительно заботился обо мне. Всякий раз, когда я позволяю себе чувствовать что-то, меня ранят. Я не хочу чувствовать. Я не буду чувствовать. Я не имею никаких чувств. Если я не могу чувствовать, то меня и нет. Меня нет, но я могу наблюдать и приспосабливаться. Я могу потерять себя, и быть тем, кем я должен быть, чтобы выжить. Тогда я могу иметь отношения с кем-нибудь. Я имею отношения, но я не могу доверять ему/ей (он/она может сделать мне больно), и я не могу доверять себе (меня нет). Поэтому, я не могу позволить ему подойти слишком близко; он может узнать, что меня нет. Чтобы защитить себя, я не могу иметь близких и общих с кем-то отношений, хоть я и отчаянно хочу этого. Поэтому я саботирую свои отношения с человеком. Я теряю эти отношения. Мне больно. [Цикл повторяется снова]

Поскольку близость между мужчиной и женщиной часто подразумевает сексуальные отношения, секс часто становится проблемой. Тема сексуальной дисфункции обсуждается в девятой главе.

Абстрагироваться от чувств

Ирония судьбы в том, что то качество, которое позволяло детям абстрагироваться от их чувств и остаться в живых в течение их эмоционально бедного детства, является тем же самым качеством, которое делает их взрослую жизнь настолько болезненной. Все люди хотят и нуждаются в близости; быть неспособным достигнуть близких отношений означает чувствовать себя эмоционально обделенным.

Взрослые, воспитанные в нарциссических семьях, учатся абстрагироваться от своих чувств. Способность абстрагироваться от чувств является механизмом компенсации, который поддерживает жизнь многих детей. Ведь взглянуть на действительность как она есть — и увидеть, что их опасения быть брошенными вполне обоснованны, и что они фактически предоставлены сами себе, без надежного тыла, куда можно отступить — это означает провоцировать детский суицид. Маленькие дети действительно совершают самоубийства; поэтому, абстрагирование от чувств несет очень осязаемую защитную функцию.

Более серьезная форма деперсонализации или абстрагирования часто встречается у тех, кто в пережил в детстве сексуальное и физическое насилие. У практиков, специализирующихся на реабилитации жертв инцеста и других форм сексуальных посягательств, обычно непропорционально высокий процент пациентов имеет диагноз посттравматического стрессового расстройства, пограничного состояния личности или расщепления личности. Заново объединить чувственный компонент (эмоция, дух, душа) с физическим телом человека — долгая и трудная работа.

Хотя мы оба — сторонники краткосрочной терапии (по этическим и практическим, а так же финансовым соображениям), однако жертвы травмирующего сексуального злоупотребления обычно становятся пациентами на долгий срок. Когда эти люди начинают терапию, они часто хотят знать, «Сколько это займет?». «От двух до пяти лет», отвечаем мы. Что интересно, женщины обычно принимают этот ответ без возражений, а мужчины пытаются торговаться.

Тогда мы уменьшаем срок до полутора лет, а по прошествии полутора лет мы снова пересматриваем срок. Реабилитация занимает от двух до пяти лет еженедельных встреч с врачом, хотя это необязательно для некоторых пациентов. Систематическое травмирование в течение долгого времени производит целый спектр механизмов компенсации, или не наблюдаемых у других пациентов или наблюдаемых, но не с такой глубиной и интенсивностью; эти жертвы травмирующих, открыто нарциссических семей могут неоднократно проходить курсы психологической реабилитации в течение большей части своей жизни.

Крайние механизмы компенсации, развивающиеся в случаях травматических злоупотреблений

Как уже говорилось, дети из нарциссических домов являются отражающими/реактивными; то есть, они отражают потребности родительской системы, а не исследуют их собственные, и поэтому развивают стиль поведения, который является реактивным (реагирующим на раздражитель), а не проактивным (инициативным). Когда в систему воспитания входит физическое насилие (сильные побои, изнасилования или целенаправленные истязания), отражение/реакция становятся бесконечно более сложными. Теперь, вместо того, чтобы лишь абстрагироваться от чувств (убрать компонент чувств из физического тела в качестве защиты против боли), человек может расколоться и фрагментироваться (сердитые чувства идут туда, нежные чувства пусть будут там, преданные чувства отправим сюда назад, желания убить засунем сюда под низ, и т.д). В нашей практике мы рассматриваем эту фрагментацию — если еще не развился психоз — как механизм компенсации, вызванный злоупотреблением.

Таким пациентам врачи все чаще ставят диагноз расщепления личности, или синдрома множественной личности. Мы считаем, что существует риск, что этот симптом (фрагментация) может быть невольно простимулирован и укреплен, если рассматривать это как расстройство личности, а не как механизм компенсации, выработанный в детстве, и с которым теперь можно без опасений расстаться. В нашей практике мы видели многих людей, имевших фрагментированную личность на момент обращения к нам, и которым с полным правом можно было ставить диагноз расщепления личности, — при этом пациенты сами боялись такого диагноза. Мы предпочитаем регистрировать таких пациентов с диагнозом посттравматического синдрома или пограничного состояния личности.

Как знают все врачи с опытом, некоторую степень вариативности личности следует считать нормальной. У людей, нормально функционирующих во всех иных областях, мы называем такие механизмы навыками социализации, а не диагностической категорией. Если механизм компенсации более драматичен — когда субличности сменяют друг друга несколько раз в течение часа, и если врач находится в кабинете один на один с таким пациентом, — это может быть пугающим, особенно если врач неопытен. В этом случае врач может уделить внимания симптому больше, чем он того заслуживает. Мы знаем, например, что с анорексиками нельзя говорить о еде — вместо этого мы говорим о весе. Разговор о еде провоцирует оборонительное поведение и лишь углубляет симптом. На наш взгляд, то же может происходить и с фрагментированными личностями: если заострить внимание на симптоме, он укрепится. Те, кто переносил в детстве физическое насилие, обычно имеют мало собственного достоинства, а значит, являются высоко внушаемыми. У них могут присутствовать разнообразные мистические верования и странные симптомы. Диссоциативный механизм компенсации, сформировавшись в детстве, может легко перерасти