Книга Временно - Хилари Лейхтер

у которой стащила, она прекратит попытки связаться со мной. А я не хочу, чтобы она их прекращала. Я жажду противоречия, которое добавляет мне в жизнь эта связь. Я поднимаю тост за женщину, живущую со своей обувью. Возможно, ее попросят узаконить их брак.

— С вас довольно, леди, — говорит бармен.

— Вот только этого не надо, а.

Я поднимаю тост за Фаррен и ее новообретенных любовников, за моих старых любовников. Я люблю их. Я скучаю по ним. Как же, черт побери, я скучаю по ним. Мне их не хватает! Я говорю бармену: мой Борис, мой Хуан, мой Хьюго, мой Клод, мой Рико, мой Роджер и Боб. За Пола X. и Пола Д. и даже Пола Р. За Стива и Самира, и Кена, за Давида и Голиафа, за Джека, за Джеффа, за Джерри, за них всех, за всех них, за каждого в отдельности.

«Первая Временная носила фетровую шляпу, — рассказывала бабушка. — У Первой Временной, знаешь ли, было отличное чувство стиля. Изысканное. Первая Временная собирала сумку в офис, а ее офисом был весь мир. Она собирала в сумку монеты, носовые платки, едуна непредвиденный случай, питьевую воду, книги в мягких обложках и паспорт для простоты передвижения. У нее были стрелки на чулках, и она знала, как от них избавиться. Она умела ругаться, как портовый грузчик, но делала это только в порту. Она умела бегать на каблуках! И могла добежать куда угодно. Она нигде надолго не задерживалась.

Когда-то, когда твоя мама была еще маленькой, я знала много временных. Я знала женщину, которая знала женщину, чья троюродная кузина по прабабушке знала женщину, которая была знакома с Первой Временной. Та ей не слишком нравилась. Но кто говорил, что она должна всем нравиться?

Каждую ночь Первая Временная загадывала желание, и желала она стабильности. Она хотела, чтобы стабильность наступила быстро и неожиданно, словно тонна кирпичей, словно рояль, падающий из окна ей на голову. Первая Временная загадывала желание каждую ночь, и кто я такая, чтобы говорить, сбылось ли оно? Это не того рода история на ночь, цыпленок.

Первая Временная была готова. В наши дни уже никто не бывает готов. Помни, твоя бабушка пыталась подготовить тебя к чему-то. К чему угодно. Помни, слушай свою маму. Твоя мама не была Первой Временной, но она — не последняя. Она кое-что кое о чем знает».

Домашняя работа

Я встречаю утро на задворках бара, возле мусорки, воняющей бухлом и склизкой от дождя. Надо мной склоняется лицо мальчика и закрывает солнце, точно низкое облако.

— Поговори со мной, — предлагает он, — вместо того, чтобы говорить с самой собой.

На вид ему не больше семи лет.

— Конечно, — говорю я. — Привет.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает он.

— Ищу работу.

Он не смеется надо мной, а вместо этого очень серьезно кивает. Протягивает руку, чтобы помочь мне сесть ровно.

— У меня есть для тебя временная работа, — говорит он. — Я тебе заплачу.

Я соглашаюсь пойти с ним к его дому и поработать его мамой. Выбрасываю сигареты в мусорку, наконец забывая этот старый, временный навык. Он ведет меня по аллее сквозь заросли деревьев, мимо тюрьмы, в глубь леса, к полянке, к небольшому кварталу домов, примыкающему к речке. Еце-то в процессе мы переходим улицу, и я понимаю, что он держит меня за руку.

В его квартире никого, да и все здание выглядит заброшенным. В пустых коридорах нет ничего, что могло бы поймать звуки, заглушить их, так что они отскакивают от стен, точно мячики для пинг-понга. Мышиный писк, треск проседающих опор, бумажно-тонкие стены, обклеенные обоями вкривь и вкось. В одном углу находится кухня, в другом — диван. Под ковром на полу скопились тонны пыли.

— Вот, садись, — говорит он и указывает на пол, ногой поправляя уголок ковра.

Мы садимся друг напротив друга.

— А где твоя настоящая мама? — спрашиваю я.

— Ее похитили пираты. Но она скоро вернется домой.

Вспоминаю Дарлу, зубами срывающую крышку с бутылки эля, и храню молчание. Пленники подземелий, добыча пиратов.

Из-под дивана выползает котенок и устраивается у мальчика на коленях.

— Пираты любят котиков? — спрашивает он дрожащим голосом.

— Пираты не мурчат, — говорю я. — Ничего не бойся.

Котенок сворачивается у мальчика на груди и вцепляется коготками в его рубашку, когда он подымается.

— Надень это, — говорит мальчик и протягивает мне мамин фартук, ее тапочки, ее домашнее платье, ее рубашку, ее кожаную куртку, ее маскарадный костюм, ее узкие джинсы, ее ночную рубашку, ее купальную шапочку.

— Твоя настоящая мама была довольно крутой.

— Она и сейчас такая.

Мы садимся за его домашнюю работу, пока он не устает настолько, что щека то и дело соскальзывает с кулака, которым он ее подпирает.

— Все, я устал, — говорит он и забирается в кровать, словно ему гораздо больше лет. — Чувствуй себя как дома.

Мальчик делает ровно то, что обещал, а именно платит мне за готовку, уборку, советы, что я ему даю, и разные истории, что рассказываю на ночь. Иногда я должна сердиться на него, или наказывать его, иногда мне надо даже кричать без причины, грустить, смотреть в окно.

— Вот так? — спрашиваю я, прижимаясь лбом к стеклу.

— Еще отчаяннее, — говорит он, изучая мой взгляд. — Выбери точку за окном и полностью на ней сконцентрируйся.

Я концентрируюсь на цветочной клумбе через дорогу.

— Теперь выбери что-то за этой клумбой, что-то, что можешь видеть только ты.

Я останавливаю взгляд на длинной грациозной лесной твари, хищнике из моего воображения.

— Гораздо лучше, — говорит он, — ты выглядишь по-настоящему грустной.

— Спасибо, — говорю я и улыбаюсь.

Он закатывает глаза:

— Не выходи из роли!

Я стригу его, слежу, чтобы он чистил зубы, и поднимаю повыше, чтобы он мог сплюнуть в раковину. Сажаю его на плечи и кружу по комнате. Покупаю продукты, нарезаю их, кромсаю пучки зелени, ломаю хлеб, помешиваю и встряхиваю, я готовлю еду, руководствуясь вкусом мальчика, скрывая овощи, раскладывая все на тарелке так, чтоб получилась забавная картинка. Я поставляю питательные вещества в организм растущего мальчика. Остатки складываю в контейнеры