Книга Антология сатиры и юмора России ХХ века - Аркадий Михайлович Арканов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Плещут — блещут, — прошептала девочка.
— Блещут — плещут. — поправил он.
— Бочка-тучка…
— Тучка-бочка…
Бочку швыряло в море-океане в разные стороны. Было темно и страшно.
Мальчик погладил ее по голове.
— Это не просто так? — Девочка прислонилась к его плечу и закрыла глаза.
— Просто так. Спи. Ты — спящая царевна, а я — Елисей…
В это время бочку обо что-то стукнуло, и все остановилось. Мальчик вышиб дно и вышел вон.
Перед ним стоял весь в черном незнакомый дядька с длинной-предлинной бородой.
— Ты что, не знаешь, что ее ждет доктор? — зло произнес дядька.
— Это Мор! — испуганно зашептала девочка. — Это Мор! Он весь в черном!..
— Не мешало бы поздороваться, — вежливо поклонился мальчик.
— Не смей держать ее за руку! — закричал Мор. — Доктор не станет ждать! Убирайся!
— Ткачиха, повариха, сватья-баба, бабариха! — запрыгал мальчик перед Мором. Потом он поклонился девочке. — Извините, сударыня, но вас ждет доктор… Завтра в восемь пятнадцать…
И мальчик направился в сторону таинственной сени, размахивая тоненькой палочкой. А Мор поднял с земли огромный камень и, крадучись, пошел за ним. И вдруг девочку охватил ужас. Она закричала и уселась на кровати…
Мать, растрепанная, в ночной рубашке, возникла в комнате. Горел ночник. Было два часа ночи. Еще через мгновение вошел отец в пижаме.
— Что случилось? — спросила мать, присаживаясь на кровать и привлекая девочку к себе.
— Он хотел убить его! — воскликнула девочка. — Он хотел его убить!
— Тебе приснилось, девочка, — успокаивала мать. — Тебе просто приснилось…
Отец подал ей стакан с водой.
— Мало ли что может присниться, — сказал он. — Успокойся и спи…
— Нет! — испуганно повторяла девочка. — Я не могу спать! Не могу! Иначе он его убьет…
Но постепенно она затихла и, прижавшись к матери, смотрела куда-то в одну точку. Отец так и стоял перед ней, держа в руке стакан с водой.
Потом девочка сказала уже почти спокойно:
— Идите. Я сейчас усну.
— Погасить свет?
— Да.
Утром, пока девочка умывалась, мать сказала отцу:
— Она ужасно выглядит… Она так и не уснула…
— Надо опять пойти к врачу. — сказал отец. — Проверить нервы…
…В восемь пятнадцать учитель вышел из метро. Когда девочка увидела его, она облегченно вздохнула и только теперь почувствовала, что не выспалась.
— Доброе утро, сударыня, — почему-то сказал учитель. — Ты меня ждешь?
— Нет, — ответила девочка. — Я смотрела киноафишу на воскресенье.
На учителе была голубая рубаха.
«Пятница», — подумала девочка.
Она выглядела утомленной и еще более бледной, чем вчера.
— Что сказал доктор? — Учитель погладил девочку по голове, но она вспыхнула и отдернулась, и ему стало неловко.
— Чепуха, — бросила она. — Ничего особенного.
Они уже подходили к школе.
— А что ты выискала в воскресной афише?
— Чаплинские короткометражки. В «Уране», — безразлично ответила девочка и добавила: — В четырнадцать тридцать.
На четвертом уроке учитель галопом пронесся по сказкам и перешел к лирике Пушкина. В течение всего этого времени девочка вела нарочитую переписку с долговязым мальчиком из первого ряда, бросая на учителя короткие взгляды, от которых ему становилось неспокойно. Перед самым звонком учитель прервал объяснения, вызвал долговязого к доске и, придравшись, вкатил ему двойку. Когда он аккуратно выводил отметку в журнале, он успел из-под очков взглянуть на девочку. Она смотрела на него, изумленно вскинув брови. Потом еле заметно улыбнулась и положила учебник в свою синюю джинсовую сумку…
«Не хватало мне только этого, — думал учитель, сидя после пятого урока в учительской на педсовете, глядя в окно, которое выходило в парк. Он видел, как девочка шла своей совсем не детской походкой, слушая семенящего возле нее долговязого двоечника. — Чур! Чур, дитя…»
— Ты, девочка, посиди там, возле кабинета, а мы с мамой посоветуемся, как с тобой быть. — сказал доктор, вытирая руки после осмотра.
Девочка пожала плечами, зашла за ширму, оделась и вышла из кабинета.
— Ну что, мамаша, — как бы рассуждая вслух, начал доктор. — Девочка в пубертатном периоде, который часто характерен биохимическими и психофизическими сдвигами. От вас требуются терпимость и терпение… Тактичность, я бы сказал… В девочке просыпаются чувства, я бы даже сказал — влечения… Отвлекающая терапия, спорт, железо… Как можно больше железа… А сон мы восстановим вот этими таблетками… Будете давать их по схеме — одну, две, три и так далее, пока не восстановится сон. После первой же спокойной ночи — в обратном порядке: пять, четыре, три и так далее. — И он начал что-то торопливо записывать в карточке.
…Часов в десять вечера девочка отложила Пушкина, погасила свет и, лежа на спине, не мигая, стала смотреть в потолок, наблюдая за призрачными движениями причудливых теней, исходивших от росших за окном деревьев. Луна, как бледное пятно, сквозь тучи мрачные желтела, когда в комнате вдруг раздались ледяные звуки челесты и кто-то осторожно присел на кровать, тронув ее за плечо.
— Проснитесь, Анна! — услышала она чей-то шепот и поняла, что Анна — это она, хотя и звали ее по-другому.
— Я не сплю, — сказала девочка.
Перед ней сидел молодой человек лет двадцати, с сильно загоревшим лицом, в темных массивных очках. На нем был голубой сюртук, и девочка не понимала, как в таком блеклом, мертвенном свете она различает это волшебное сочетание голубого с загорелым.
Он наклонился и поцеловал ее в плечо.
— Это незабываемое мгновенье, — тихо произнес он. — Ты гений… ты вдохновенье…
— А кто ты? — спросила девочка, хотя и ощущала, что это он. Она его узнала вмиг, чуть только он вошел.
— Что тебе в моем имени? — грустно сказал он и посмотрел в окно. — Оно умрет и оставит лишь мертвый след, подобно узору надгробной надписи на непонятном языке…
— Не говори так.
Он поправил очки:
— Сегодня была пятница…
— Я знаю. Ты в голубом…
— Время уходит. Твое время и мое. У нас нет общего времени. Пройдут годы. Мечты постепенно развеются… И я забуду…
— А ты подожди меня, — сказала девочка и положила его холодную руку себе на грудь. — Ты слышишь? Это я тебя догоняю…
Он встал и снова взглянул в окно. Но теперь уже с тревогой:
— Там таинственная сень. Она манит меня… Я думаю о ней постоянно, брожу ли вдоль улиц шумных… Вы мне писали?
Он задал этот вопрос неожиданно сухо и повернулся спиной к окну. Лицо его было бесстрастным, и девочке показалось, что сквозь темные очки она видит его холодные зеленоватые глаза.
— Я? — растерянно сказала девочка.
— Не отпирайтесь! Не
