Книга Черное облако души - Татьяна Бочарова

Никита незаметно наблюдал за Владой – исподтишка, когда она была чем-то увлечена и не замечала его пристального взгляда. Он выучил наизусть каждый ее жест, все привычки и ужимки, интонации ее голоса.

Она не любила шоколадные конфеты, не переносила Агилеру, упорно бралась за вещи левой рукой, затем перекладывая в правую. Она отрицала все, что когда-то сама проповедовала, и периодически уходила в себя настолько, что не сразу откликалась на зов. Никите казалось, что она живет в каком-то своём мире, иногда выныривая из него, а иногда погружаясь на самое дно. В это время для неё переставали существовать окружающие. Она не видела и не слышала их. Стоило определённого труда вернуть ее в реальность.

Вечерами они неизменно музицировали, оба получая от этого несказанное удовольствие. В такие моменты Никита забывал все плохое и с головой уходил в наслаждение. Слушая Владу, он думал о том, что когда-нибудь, когда все кончится, он заставит ее учиться во что бы то ни стало. Но что кончится – этого Никита не мог сказать. Он просто плыл по течению, просыпаясь и засыпая в деревянном домике, под щебет птиц, всеми фибрами души ощущая себя нужным, а оттого – молодым и полным сил.

23

«Июнь. Первые по-настоящему тёплые дни. Упоительно длинные, светлые вечера. Мне кажется, стоило вытерпеть всю эту седую, мглистую зиму, с вечной тьмой, с жестокими ветрами, с невольным заточением в четырёх стенах, с холодом стареньких батарей, с обледеневшими стёклами, за которыми ничего не видно, кроме все той же темноты. Стоило все это перетерпеть ради высокого голубого неба, оголтелого щебета птиц, бело-розового цветения яблонь, а главное – ради свободы!!

С самого утра на моем пороге стоит Галка. У неё каникулы, а значит, она вольна, как птица. Она пришла, чтобы посадить меня в коляску и вывезти во двор. И вот я сижу под берёзой, наслаждаясь чириканьем воробьев, матерной бранью соседа-алкаша – да, да, даже его брань меня радует, потому что она живая, а я наконец выбралась из своей клетки в десять метров.

Совсем рядом несутся машины, они громко сигналят, у подъезда девчонки прыгают в классики, чертя мелом на асфальте цифры. Галка ест мороженное, облизывая его со всех сторон блестящим розовым языком. Капли текут по ее подбородку, падают на платье, на голые коленки. Возле ее ног вертится дворовый пёс Тузик и норовит слизнуть мороженое с Галкиных коленок. Ей щекотно, она морщит курносый нос, на котором солнце уже оставило свои метки в виде веснушек.

– Пшел вон, – говорит она Тузику и пихает его ногой.

Тот обиженно поджимает хвост, отходит в сторону и косится на меня чёрным глазом, словно ища поддержки и сочувствия. Я улыбаюсь Тузику. Я вообще последнее время только и делаю, что улыбаюсь. Нагруститься я ещё успею – потом, когда вновь станет холодно, солнце скроется за тучами и зарядят дожди. Галка снова пойдёт в школу, и у неё не будет времени гулять со мной. Вот тогда я перестану улыбаться, а сейчас самое время.

Галке скучно – Алиса приболела и ей не с кем гулять. Она просится к девчонкам в классики, но те не пускают ее. Вот ведь вредины! Понимаю, что пришла пора вмешаться, и говорю им:

– Девочки, как не стыдно. Что вам, жалко, что ли?

– Жалко, – отвечает одна из них, голубоглазая и златокудрая, как кукла Барби. – У неё битки нет.

– Ну так одолжи ей свою, – не отстаю я.

– Ещё чего, – тянет Барби. – Мне ее папа подарил, он ее из поездки привёз. Там конфетки были, разноцветные такие.

Я вспоминаю, что в мое время битки для классиков делали из банок с чёрной икрой – это считалось последним писком моды. В мое время… Тогда все было другим. И дети тоже – не такие нарядные и разодетые в пух и прах. Мы бегали в кедах, спортивных штанах и майках, гоняли биты и мячи, дружили все вместе. Не любили только маменькиных сынков, дразнили их всем двором…

Галка тем временем нашла выход из положения: она прыгает вовсе без битки, с клетки на клетку. Ее косички смешно подпрыгивают. Барби, надув розовые губки, смотрит на неё исподлобья, но прогнать не решается. Мимо идут соседки-старушки, баба Нина и баба Зина, давние подружки. Они кивают мне с сочувствием:

– Гуляешь?

– Гуляю, – отвечаю я.

Галка напрыгалась вволю, ей пора домой. Я бы ещё посидела во дворике под берёзой, но увы, нужно ехать. Дома меня ждут петли – одна лицевая, две изнаночных. Раз-два, раз-два. Спицы мелькают перед глазами, заслоняя оконный мир и воспоминания. Раз-два, лицевая, изнаночная…»

24

…Прошло недели три. За это время Никита Кузьмич и Влада сварили четыре пакета макарон, два килограмма картошки, спели несколько десятков песен, трижды сильно поссорились и столько же раз помирились. Пару раз наведывалась Вера, но Никита Кузьмич уже не опасался ее визитов – он приноровился на это время прятать Владу в сарайчике.

На дворе стояло настоящее лето, и Никита задумал копать огород. Он нашёл вполне крепкую лопату, грабли и принялся за дело. У себя на даче Никита давно уже ничего самостоятельно не делал. Надежда Сергеевна ревностно следила, чтобы он не напрягался, благо были средства нанять рабочих. Те и грядки копали, и газон пропалывали, и помогали Надежде Сергеевне обустраивать ее многочисленные цветники.

Сейчас же он получал огромное удовольствие от своего занятия. Никита вырос в простой крестьянской семье, у них был и дом, и огород, и живность водилась. Он с детства все умел: и землю копать, и мастерить, и даже корову доить. Земля на участке оказалась отличная, сплошной чернозём. Никита вскопал грядки, купил в сельпо семена, рассаду и заставил Владу посадить морковь, свеклу, зелень и кабачки. Та отбрыкивалась как могла, но все же с честью выполнила возложенную на неё миссию. Семена быстро дали всходы, и Никита поливал их из большой, ржавой лейки, найденной в сарае. Вскоре они уже добавляли в картошку свой укроп и петрушку.

Куролесов регулярно звонил, интересовался, как дела. Обещал приехать, но не прямо сейчас, а попозже, когда ему дадут отпуск. Никита стал подумывать о том, чтобы остаться здесь с Владой на осень и даже на зиму. Конечно, нужно будет кое-что подделать в доме, подконопатить, но главное – печь и колодец – в полном порядке. Приедет Сашка, поможет заготовить дров на всю зиму. Он представит ему Владу как свою родственницу, и все будет в лучшем виде…

Так примерно думал Никита, коротая дни в обществе Влады, изредка общаясь с Верой, и нисколько не скучая по оставленной цивилизации…

Иногда, впрочем, они выбирались «в свет» – соседний райцентр. Туда Никита пару раз свозил Владу, чтобы купить ей какую-то летнюю одежду и обувь. Она остановила свой выбор на трёх симпатичных платьицах и открытом сарафанчике, синем, в желтый цветочек. Еще они приобрели ей шлепки, босоножки и вторые кроссовки, на случай дождливой погоды. Потом Никита с Владой прошлись по хозяйственному магазину и купили кучу тарелок и кастрюль, скатерть и даже новые шторы. Инициатором этих покупок стала Влада. Никита с удивлением и радостью заметил, что ей стало нравиться обустройство их скромного жилища. Она все чаще без его напоминания намывала полы, протирала пыль, украшала поверхности найденными в шкафу салфеточками и вазочками. Вообще она стала гораздо спокойней и доброжелательней, больше похожей на ту, прежнюю Владу, милую и веселую хохотушку, покладистую и непривередливую. Такой она нравилась ему ещё больше. Никита не представлял, что может ее потерять, потому неукоснительно следил, чтобы никто из посёлка не знал о ее существовании. Береженого, как говорится, бог бережёт…