Книга Черное облако души - Татьяна Бочарова

– Ты это серьезно?

– Серьезней не бывает. Я же говорил, что ни одна живая душа не должна о тебе знать.

– Но я ещё не поела! Я суп хочу! И второе!!!

– Потом, когда я все улажу. Давай, полезай. – Он широко распахнул скрипучую створку старого деревянного шифоньера. Оттуда пахнуло пылью и тухлятиной.

– Фу!! Мерзость! Не хочу туда! Сам полезай. – Влада брезгливо наморщила нос.

– Давай, без разговоров. – Он подтолкнул ее в спину.

Она, бормоча ругательства, залезла внутрь. Никита прикрыл дверку, оставив крошечную щелку, чтобы можно было дышать. Стук меж тем повторился, стал настойчивей.

– Сейчас, – крикнул Никита.

Он поспешно вылил Владин суп обратно в кастрюлю, кинул тарелку в таз у рукомойника и пошёл открывать. На крыльце стояла Вера, в нарядном платье темно-вишневого цвета и с такой же помадой на губах. В руках она держала объёмистый пакет.

– А я к вам. Вот, к столу принесла. – Она сунула пакет в руки Никите и, бесцеремонно оттеснив его своей роскошной грудью, зашла в комнату. – А вы, смотрю, обедаете? – Она кивнула на кастрюлю с супом, стоящую на столе. – Поздновато. Время ужинать уже скоро. Ну да ладно, наливочка под супчик тоже подойдёт. Я ещё огурчиков своих соленых принесла и икру овощную. – Не успел Никита опомниться, как она ловко поставила на стол бутылку и пару банок. – Стопки неси, хозяин.

– Вера, я, видите ли… не пью, – попробовал возразить Никита.

– Да ладно! Это же наливка. Никогда не поверю, что такой мужик – и не пьёт.

– У меня инфаркт был, – мрачно произнёс Никита и обречённо поставил на стол две стеклянные рюмки.

– Ну что инфаркт! Мы вас быстренько тут подправим, подлечим. Воздух здесь шикарный, у меня на огороде все растёт. Скоро овощи свои будут. Забудете про свой инфаркт. – Вера по-хозяйски достала с полки тарелку, налила себе супу. Потом разлила наливку по рюмкам, села, шумно втянула носом воздух и опрокинула стопку до дна. – За вас! Я имя-то позабыла спросить. Как вас?

– Никита.

– Хорошее имя. Мое любимое. Ну, будь здоров, Никита. – Она снова налила и так же залпом выпила, а затем налегла на суп.

Хмелела Вера быстро, даже стремительно. После третьей стопки лицо ее приобрело свекольный цвет. Она визгливо хохотала, закинув одну полную ногу в фиолетовой сеточке вен на другую. Подол ее платья задрался, обнажая пышную ляжку. Никиту при взгляде на неё начало тошнить. Он боялся, что Влада в шкафу задыхается и вот-вот вылезет наружу. Сам он почти ничего не выпил, только сделал вид, что пригубил рюмку. Есть он тоже не мог, сидел и проклинал свою нерешительность и мягкотелость. Надо было дать отпор этой наглой бабенции ещё вчера, в магазине. Теперь она начнёт шастать сюда каждый день. Не сидеть же Владе в шкафу ежедневно!

– Вот что, Вера, – твёрдо проговорил Никита Кузьмич. – Спасибо тебе за гостинцы и за визит, но мне пора работать.

– Работать? – удивилась Вера. – Ты разве не на пенсии?

– Я работаю на дому. Книги сочиняю. Романы.

– Да ты что? – Она посмотрела на него круглыми глазами. – Любовные романы?

– Нет. Детективы. Про убийства всякие и прочее. Так что, прости, тебе пора.

– Как здорово, – с восхищением проговорила Вера. – А почитать дашь?

– Тебе неинтересно будет. Это для мужиков.

– Интересно! Ты не думай, я умная. Книжки читаю. Вон, в прошлом году Пушкина почти всего прочла.

– Ну, мне до Пушкина далеко. – Никита поневоле улыбнулся. – Ты давай иди, а то у меня сроки.

– Ладно, ладно, я мешать не буду. Завтра прийти? Я оладушек напеку.

– Завтра ни в коем случае. Теперь только через неделю или лучше через две. А то мне придётся неустойку платить.

– Не дай бог. – Вера перекрестилась, кряхтя, тяжело поднялась со стула и, покачиваясь, пошла к дверям. – Огурчики кушайте на здоровье. И икорку, – снова перейдя на «вы», очевидно от большого уважения, проговорила она и скрылась в сенях.

Никита видел в окно, как она нетвердой походкой идёт к калитке. Он выждал пару минут и открыл дверцу шкафа. Влада сидела, обхватив руками коленки, глаза ее были закрыты. Она спала!

– Эй, просыпайся. Можно выходить. – Никита потормошил ее за плечо.

– Отстань. – Она дёрнулась, но не проснулась. – Отвяжись. Я не знаю, где деньги!

– Влада! – громче позвал Никита. – Влада, очнись! При чем тут деньги? Я и не думал тебя спрашивать.

Она не реагировала.

– Влада! – Он легонько шлепнул ее по щеке.

Она открыла глаза, непонимающе глядя на него.

– Влада!

– Где?

– Что «где»? – теперь уже не понял Никита.

Она с трудом приходила в себя.

– Я уснула, что ли?

– Да, и так крепко. Я не мог тебя разбудить.

Она вылезла из шкафа, стряхивая с себя пыль.

– Что это за мадам приходила к тебе?

– Местная продавщица. Кажется, она положила на меня глаз.

– Ну ты у нас мужчина хоть куда. – Влада хитро усмехнулась. – Я умираю с голода. Где мой суп? Надеюсь, она не все слопала?

– Нет. Я оставил тебе. – Он налил ей в тарелку.

Она жадно принялась хлебать его. Никита молча смотрел, как она ест.

– Спасибо, все очень вкусно, – поблагодарила Влада. – Мы петь сегодня будем?

– Будем, но чуть позже. Я дров наколю, и будем петь.

– Чудненько. – обрадовалась Влада. – А огурчик можно съесть?

– Можно.

– Замечательные огурчики, – весело прощебетала Влада и полезла в банку.

22

Через неделю их быт совсем наладился. Никита исправно топил печь, Влада носила из колодца воду. Они готовили нехитрую еду: картошку, гречку, макароны, отваривали сосиски, жарили окорочка. Впрочем, готовили – это не совсем верно. В основном стряпней занимался Никита. Влада по-прежнему ленилась, торговалась по любому поводу, стараясь увильнуть от работы по дому. Если же откосить не удавалось, то делала все из рук вон плохо. Периодически у них с Никитой из-за этого происходили стычки, которые всегда заканчивались перемирием.

Погода стояла отличная, и у них вошло в привычку гулять по лесу до той самой опушки, где бежал ручей. Дорога в обе стороны занимала чуть больше часа. Они сидели на пеньках у речушки, слушали, как поют птицы, наблюдали за носящимся по округе Шоколадом, разговаривали на самые разнообразные темы, наслаждаясь тишиной и покоем. Никита чувствовал себя почти полностью счастливым. Почти – потому что в глубине души у него затаилось нечто тревожное и гнетущее. Это было чувство огромной вины перед покойной женой, ощущение собственного предательства и что-то ещё, чему сам Никита не мог дать объяснения. Иногда это что-то становилось настолько сильным и мучительным – он едва сдерживался, чтобы не застонать. А иногда почти совсем отступало, давая место гармонии и тихой радости, чтобы потом возникнуть снова.