Книга Последнее семейство в Англии - Мэтт Хейг

Он нервно хихикал в нос, потом огляделся, чтобы посмотреть, откуда исходит шум.

– Я как с дерева свалился, – прошептал он, опускаясь на пол. – Шимпанзе. С дерева. – Снова хихиканье, он сел на холодный кафельный пол и оперся спиной о холодильник. Теперь его лицо было на моем уровне, так что я мог его рассмотреть.

Все было выражено ярче. Кожа была бледнее, а прыщи краснее и воспаленнее, чем обычно. Он выглядел так, словно его ощипали.

– Музыка холодильника, – сказал он и покивал в такт тихого гула.

Это было не дело. Совсем не дело. Я слышал, как в постелях наверху ворочались.

Подошел и лизнул его в лицо.

Тактика произвела нежелательный эффект. Он захлопал в ладоши и снова захихикал.

«О, Хэл, брось!»

Его голова взметнулась, и он уставился мне в глаза. К нашему взаимному изумлению, мои слова достигли цели. Впервые в жизни он действительно понял, что я говорю.

«Хэл?»

Его глаза теперь были такими огромными, что вылезали из орбит. Он был в ужасе.

– Нет, нет, нет. Этого не может быть. Не может быть. Собаки не говорят. Не говорят.

«Я говорю. Я всегда говорю».

Запах страха был почти тошнотворным, когда Хэл пытался встать с пола:

– Черт. Говорящий пес. Сколько я принял? Что-то я теряю хватку. Апельсиновый сок.

Он достал коробку апельсинового сока с дверцы холодильника и начал лить прямо себе в горло. Пока он глотал его, глаза размером с фрисби продолжали смотреть на меня.

«Я постоянно говорю со всеми. Просто никто никогда не слушает. Не пугайся. Ты не безумен».

– Но если, если, если… – Я склонил голову в ожидании, что он закончит фразу. – Но если это правда, ты не можешь говорить так. Ты должен говорить по-собачьи. – Похоже, он уже не был удивлен, что я разговариваю, но теперь его заботила манера речи.

«А как, по-твоему, говорят псы?»

Он помолчал, обдумывая про себя, стоит ли ему отвечать на этот вопрос. Вопрос, который ему задал домашний питомец. Это было серьезное решение. Я смотрел, как ответ начал формироваться в уголках его рта.

– Если бы ты мог действительно говорить, – сказал он, – ты бы говорил так: Гав! Я хочу печенье. Дай мне печенья! Печенья! Печенья! Ты бы не мог говорить по-настоящему. Ты бы не мог поддерживать осмысленную – осмысленную – беседу.

«Мы понимаем все. И мы говорим с людьми постоянно. Ну, те из нас, кому еще есть дело».

– Дело?

Пытаясь унять дрожь, он тихо сел на кухонный стол, и я начал рассказывать ему о судьбе Хантеров. Я поведал ему о том, что все вокруг них распадается. Затем я научил его тому, чему могут научить только псы.

Жизни. Любви. Верности.

«Ты старший сын, Хэл, ты должен быть сильным. То, через что ты сейчас проходишь, – всего лишь испытание на будущее. Тебе оно может казаться огромным, но это пустяк. Никакие твои страхи и тревоги не будут иметь значения. Ты должен сосредоточиться на важном. Но главное, ты должен понять одно. Все будет хорошо, Хэл. С тобой все будет хорошо. Ты понимаешь?

– Да, – сказал он. – Понимаю.

Мы услышали сонные шаги на лестнице:

– Хэл?

Это была Кейт, она прерывала наше закрытое совещание.

– Мама. Я просто пришел… пришел попить воды.

– С кем ты говорил?

– Хм, ни с кем. – Каким-то образом его голос сумел убедить ее, и она направилась назад, в спальню. Некоторое время мы сидели в молчании. Мы далеко продвинулись, я был в этом уверен. Он еще дрожал, да, но он ведь был в шоке.

Наконец он поднялся со стола и прошептал мне в ухо:

– Ты слышишь? – Я сказал ему, что ничего не слышу. – Чайник, – продолжил он, – чайник разговаривает. – Он пересек кухню и приложил ухо к чайнику.

Мое сердце упало.

Говорящий чайник, подумать только.

славно

Спустя несколько дней все улеглось.

В каком-то смысле, все стало даже лучше, чем было. Возможно, Шарлотта не преуспела в самоубийстве, но она определенно что-то убила в себе. Она вышла из околосмертного опыта совершенно новым человеком. Теперь она начала вести себя так, будто является членом семьи по собственному выбору, а не из пустых обязательств. И возможно, так и было. Возможно, в своем бессознательном состоянии она столкнулась со смертью и отшатнулась от нее. Чтобы вернуться. Чтобы принять ответственность.

Ее новое поведение не осталось незамеченным.

Адам, несмотря на споры с Кейт, определенно стал менее суровым. Всякий раз, когда он предлагал что-то касательно Семьи, он спрашивал Шарлотту: «А тебе как кажется?»

И Хэл не возражал против особого положения сестры. Вообще-то, он даже приветствовал это, возможно, прислушавшись к тому, что я ему сказал. Он определенно смотрел на меня иначе. Но когда я пытался заговорить с ним, он, казалось, уже не был способен меня понять. Он решил не возвращаться к нашей беседе и определенно не возвращался больше домой в схожем состоянии. Как бы то ни было, он, казалось, не возражал против сосредоточенности родителей на Шарлотте. Это означало, что он может прятаться в своей комнате часами напролет, занимаясь учебой или делая что-то, бешено шебурша одеялом – и никто не замечал его отсутствия.

Были и другие перемены.

Адам меньше злился на бабушку Маргарет, чьи Спорные Суждения теперь по большей части игнорировались. Он также начал сильно оттягивать вечернюю прогулку со мной. Мы уходили поздно. Не думаю, что он хотел снова видеть Эмили. Особенно после того, что случилось с Шарлоттой.

Внешняя опасность больше нас не отвлекала, и парк снова был нашим. Мы вернулись к бросанию палочек, может, не столь воодушевленному, как прежде, и пытались не попадаться в поле зрения большого современного дома.

Единственной проблемой оставалась Кейт. Запах тревоги усиливался, и я не мог поверить, что дело было исключительно в Шарлотте. Ведь, конечно, дело было не только в ней. Или, скорее, в ней, но не так, как я мог почуять.

Итак, в то время как угроза Эмили испарилась, угроза Саймона оставалась. Что, возможно, объясняет, почему Кейт была так рада, когда Адам вновь предложил уехать вместе на выходные.

– Можем поехать в Девон, там есть приятные гостиницы с завтраком, – сказала она.

– Да, – откликнулся Адам. И затем, что поразительно, добавил, – мы все могли бы поехать. Вас бы порадовали выходные вдали от дома, а, Маргарет?

Бабушка Маргарет улыбнулась и кивнула.

– Мне надо учиться, – сказал Хэл, подняв сэндвич в знак возражения.

– Ну, можешь остаться, – заявила Кейт, – мы не будем тебя заставлять. Больше нет.