Книга Роза ветров - Андрей Геласимов

Заветный абонемент, или «ваучер», как его называли дамы-патронессы, стоил десять золотых соверенов, однако любое английское семейство, имевшее дочерей, с готовностью выложило бы за него и тысячу. Деньги здесь не решали вообще ничего. Дебютантка, представленная при дворе королевы, но при этом не попавшая на бал в «Олмак’с», рассматривалась как неудачница и должна была отойти в тень, уступив блестящую дорогу к успеху своим более заметным соперницам. Именно здесь раз и навсегда девушки делились на тех, кто станет серой мышкой, и тех, кого всю жизнь будут сопровождать восхищенные взгляды. «Олмак’с» являлся по сути моментом истины, подлинным Ватерлоо для всех этих нежных и трепетных юных особ, и обладание ваучером определяло, кто в этой жизни отныне сияющий герцог Веллингтон[56], а кто — согбенный и сломленный Наполеон. Вынести позор отказа могла далеко не всякая конкурсантка. Одна девица, по словам господина Семенова, собралась даже «сигануть», как он выразился, со скалы, но в итоге ее удалось отговорить.

— Так что напрасно вы, Геннадий Иванович, за той красавицей на улице полетели. Тут своих невест хоть отбавляй. И все — на подбор. Прошли, так сказать, строгую и пристрастную оценку.

— Я обознался, — пожал плечами Невельской, стараясь при этом не глядеть на своего собеседника.

— Ну, разумеется, обознались, — осклабился тот с таким выражением, как будто застал товарища на слегка постыдном деянии, о котором, однако же, готов по-дружески умолчать.

Невельской, полчаса назад напрасно пытавшийся преследовать подозрительную особу и снова увидевший за углом здания лишь отъезжающий экипаж, предпочел вернуть разговор в предыдущее русло:

— Мне кажется, не стоит особенно доверять эмоциям и словам людей, не сумевших достичь поставленной цели, — заговорил он, останавливаясь у небольшого стола, заставленного тарелками с бутербродами. — Попытка самоубийства у той девушки, что вы поминали, была просто защитой от поражения. Если угодно — оправданием собственной слабости. Почти все мы, потерпев болезненную неудачу, склонны списать ее на внешние обстоятельства, на какой-нибудь непременно всеобщий заговор против нас и тому подобные вещи, а вслед за этим — побежать к обрыву с перекошенным от мировой печали лицом. По-человечески это, разумеется, можно понять. Но сам факт обращения к такой защите уже свидетельствует о том, что на победу этим людям рассчитывать, в общем, и не стоило. Победитель не оправдывается. Даже когда проигрывает.

Удивленный не столько содержанием этого монолога, сколько его длительностью господин Семенов взял со стола бутерброд с маслом, надкусил, задумчиво покачал головой и улыбнулся:

— А вот угощение у них дрянь, Геннадий Иванович… Но вы, я замечу, философ. Не ожидал, не ожидал… Что ж вы молчали-то целый день?

— Я не молчал. Я вас внимательно слушал.

С какой именно целью господин Семенов привел его в столь модное и в столь закрытое заведение, Невельскому до сих пор было невдомек. Однако спрашивать об этом он считал ниже своего достоинства. Более того, он искренне наслаждался созерцанием удивительно красивых людей в красивых платьях, чей вид после длительного морского перехода с его однообразием бегущих волн и массивного неба приятно волновал ему теперь зрительные нервы. Причина посещения ассамблеи «Олмак’с», разумеется, была ему интересна, и тем не менее он не собирался расспрашивать о ней своего спутника, поскольку, во-первых, твердо знал, что очень скоро она прояснится сама собой, а, во-вторых, ему не хотелось доставлять удовольствие господину Семенову своим любопытством. Открытое проявление подобного любопытства означало бы признание им за собой неравной позиции, а этого вахтенный офицер великого князя позволить ни себе, ни даже сложившейся без его ведома ситуации никак не мог.

Выйдя из большой и, судя по звукам настраивавшегося оркестра, танцевальной залы, спутник Невельского продолжал свои рассказы о здешних порядках. Помимо того, что «Олмак’с» был практически единственным общественным местом в Лондоне да и, наверно, во всей Европе, куда женщины в середине просвещенного девятнадцатого века могли свободно и независимо являться без мужского сопровождения и совершенно на тех же правах, что и мужчины, ассамблея эта была знаменита еще и своим скандальным отказом герцогу Веллингтону. Непреклонный комитет патронесс, де-факто являвшихся на протяжении вот уже более полувека подлинными королевами лондонского света, раз и навсегда указал на дверь великому победителю Бонапарта на одном лишь том основании, что герцог осмелился дважды опоздать к закрытию входа в ассамблею в общей сложности на семь недопустимых минут, да к тому же пришел не в коротких — едва до колен — бриджах, как то было положено всем без исключения особям мужского пола, а в обычных брюках, символизирующих, по мнению патронесс, неприемлемое в их царстве грубое и несправедливое мужское превосходство. Потенциальные женихи, по их мысли, обязаны были являться сюда кроткими и беспомощными, как дети в коротких штанишках, или — еще лучше — как буколические пастушки. Нежная пастораль исполняла здесь такую же твердую, необходимую и жестокую роль, какую на боевых кораблях играла палочная дисциплина. За невозможностью отрезать мужчинам то, что беспокоило дам-патронесс на самом деле больше всего, они с неуклонностью требовали хотя бы символического подрезания штанов.

— И никаких ведь тебе компромиссов, — говорил господин Семенов, заглядывая то в одну, то в другую комнату, где мужчины в обтягивающих коротких штанишках чинно и благообразно играли в карты. — А к ужину опоздать — это у них вообще ни-ни! Сиди тут хоть до утра, играй, танцуй, веселись, но как ужин в одиннадцать вечера подали, так входная дверь закрывается. И хоть ты лбом об нее расшибись — все одно не пустят. Дамы, чего уж тут говорить! Им только дай волю… Да ко всему еще и британки.

— А мы-то как же вошли в брюках? — удивился Невельской. — Нас они почему впустили?

Господин Семенов заглянул за очередную дверь и, не обнаружив никого в комнате, поманил туда Невельского.

— На вас ведь офицерский мундир, — сказал он. — Где это вы русского офицера практически без штанов видали?.. Нет, бывают, конечно, разные обстоятельства, и я, возможно, тоже по этому поводу что-нибудь такое припомню… Но точно не на балу. К тому же вы со мной пришли.

— А к вам, значит, у них счет особый?

— Да не берите вы в голову, — отмахнулся от вопроса господин Семенов. — Оно вам зачем? Меньше знаешь — спишь слаще. Да проходите! Не стойте вы там в дверях.

Почти сразу следом за ними в полутемную комнату вошли два гренадерского вида лакея. Первый нес ящик с сигарами и графин с вином. У второго в руках была коробка с игральными картами. Дождавшись, когда все это будет расставлено в надлежащем порядке, господин Семенов оделил каждого из торжественно стоявших перед ним лакеев деньгами, закрыл за ними дверь и с наслаждением плюхнулся в массивное кресло, обтянутое зеленоватой кожей.