Книга Неизвестный террорист - Ричард Фланаган

Такое ощущение, что Фрэнк Моретти был уверен, что принадлежит к высшей расе существ, способных понимать Красоту и Искусство; эти существа отпуск проводили в Тоскане, а произнося французские или итальянские слова, издавали горлом какой-то странный звук, словно у них в носоглотке застряли сопли. Однажды Уайлдер, выслушав одну из многочисленных историй Куколки о Моретти, сказала, что он, судя по всему, похож на изголодавшегося человека, ищущего поесть в художественной галерее, и они обе весело расхохотались.

До того как Куколка стала приходить сюда, ей никогда не доводилось посещать такой дом, как у Фрэнка Моретти. Дело было даже не в его исключительной величине и не в том, что любая вещь здесь, на какую ни посмотри, была необычной, уникальной – и чем больше смотришь на какой-то предмет, даже если это просто стул или ковер, тем более удивительным, не похожим на все прочие стулья, ковры, виденные тобой раньше, он тебе кажется. Также очень интересным, хотя и не самым главным, здесь было то, что все эти вещи самым неожиданным образом медленно являли свою сущность, какую Куколка раньше в них и не подозревала; например, большой округлый выступ на низкой, по колено, стене оказался куском мрамора, имеющим форму вульвы, существующей настолько независимо от чего бы то ни было, что Куколка лишь через несколько месяцев разглядела наконец, что именно представляют собой эти мягко очерченные мраморные эллипсы.

Нет, самым главным тут было то, что каждый предмет мебели, каждое украшение служили единой цели, создавали более значимое целое – тот интерьер, ту уникальную среду, подобных которым Куколка никогда не видела и не знала; ни один из элементов этого интерьера не был дерзким, ни один не кричал, нагло требуя к себе внимания, и в итоге создавалось удивительное ощущение безмятежного покоя. Лишь после многочисленных визитов в этот дом Куколка наконец поняла, что подобное ощущение создают прежде всего большие деньги.

– Возможно, это потому, что я итальянец, – говорил в таких случаях Фрэнк Моретти. – Ведь именно поэтому я полон страстей. Но без красоты я просто жить не могу.

Куколке, впрочем, итальянцем он не казался. Он казался ей просто очень богатым человеком. По словам Фрэнка Моретти, его семья разбогатела на торговле вином. Возможно, думала Куколка, богатые не просто владеют деньгами, но и сами принадлежат деньгам. Ибо, когда Фрэнк Моретти о чем-то с ней говорил, то единственное, что она слышала в его голосе, – это деньги. Возможно, сам-то он считал, что высказывает мудрые идеи, демонстрируя свой тонкий вкус и понимание Прекрасного. Возможно, ему казалось, что его устами говорит сама Италия. Но в его словах были просто деньги – деньги, которые у него уже имелись; деньги, которые он хотел иметь дополнительно; деньги, которые он непременно будет иметь.

«Интересно, – думала порой Куколка, – если бы у Фрэнка Моретти была бухгалтерская книга, в которую он записывал бы свои наиболее существенные траты, то в какой столбец попала бы она? Наверное, в тот, что был бы озаглавлен «Красота» – вместе с недавними покупками средневековой мебели, этрусских мозаик, предметов искусства аборигенов и нескольких работ маслом нью-йоркских художников». Знания Куколки об искусстве начинались и кончались домом Фрэнка Моретти: Константин Бранкузи, Ровер Томас, Шон Скалли, Фред Уильямс, Люк Тёйманс[18]и, разумеется, Миро. Название картины Миро было на французском, и когда Фрэнк Моретти его произносил, оно звучало как комок слизи, вибрирующей в носоглотке.

– В переводе это значит «человек, проглотивший солнце», – пояснил Фрэнк Моретти с таким видом, словно устал объяснять столь очевидные вещи.

Но как бы Куколка ни любила картину Миро, со временем этот человек, проглотивший солнце, и Фрэнк Моретти все чаще стали казаться ей одним и тем же лицом.

Она любовно водила пальцем по шляпкам больших декоративных гвоздей, которыми была обита резная дверь деревянного шкафа, примостившегося рядом с картиной Миро, когда у нее за спиной послышалось тихое урчание мотора. Она обернулась и увидела, как из-за угла выкатилось электрическое инвалидное кресло. В кресле сидел маленький рыхлый человечек; ноги его бессильно болтались, свисая с сиденья, выстланного каракулевой шкурой. Его и без того большие глаза невероятно увеличивали очки в крупной красной оправе, а поскольку волос у него на голове практически не осталось, создавалось впечатление, что на лице у него только и есть, что эта пара огромных глаз, пребывающих в состоянии постоянного удивления.

– Привет, Кристал, – произнес Фрэнк Моретти.

41

– Они выглядят поистине изысканно, не правда ли? – сказал он и, подняв узловатый палец с подлокотника инвалидного кресла, указал на головки декоративных гвоздей, которых все еще касалась рука Куколки. – Хотя, возможно, у тебя они особого интереса и не вызывают. – Он всегда говорил нечто подобное, если видел, что она явно чем-то заинтересовалась. Куколка столько раз проходила мимо этого шкафа, однако вплоть до сегодняшнего дня не замечала его прихотливого очарования – как, впрочем, и очарования многих других вещей в доме Моретти. – Мне эти выкованные вручную гвозди сделали на заказ в Марокко, – продолжал Моретти. – Точно такие же гвозди ковали вручную еще в эпоху Ренессанса. Мне, например, они очень нравятся. Но, на твой взгляд, возможно, интереснее сам шкаф. Тебе всегда интереснее само тело, а не те мелочи, из которых это тело создано.

В необычном доме Фрэнка Моретти было столько красоты, что с каждым новым визитом Куколке становилось все труднее эту красоту выносить; ей казалось, что каждая картина, каждая фотография, каждая сделанная вручную вещица, каждая инсталляция, завоевавшая премию по архитектуре, и даже ноты Шопена на рояле – все это пребывает в сговоре с тем человеком, который проглотил солнце, и они вместе пытаются внушить ей, что он, хозяин всего этого, значит очень много, а она, Куколка, – очень мало.

– Понимать красоту не так-то легко, – продолжал Моретти. – Когда ты ее понимаешь, то вид безобразного способен причинить тебе острую, порой невыносимую боль. Впрочем, тебя-то, скорее всего, подобные вещи совершенно не тревожат. И никакой боли при виде безобразного ты не испытываешь.

Куколка слушала этого странного маленького человечка в инвалидном кресле с большими, как у насекомого, глазами, которые так и сверкали за стеклами огромных очков, и ей в голову вдруг пришла жестокая мысль: «Если это действительно так, что же он-то должен чувствовать каждый раз, когда видит себя в зеркале, посещая ванную?»

– Его я тоже специально заказывал, – продолжал Фрэнк Моретти, и Куколка догадалась, что теперь он говорит о шкафе. – Я называю его «музеем человеческой комедии». – Он подкатился поближе к Куколке, которая все еще водила рукой по тонкой резьбе. – Хочешь заглянуть внутрь?