Книга Трещина во времени - Мадлен Л`Энгл

— Да разве я предлагала… — но Мэг поняла, что ее все равно никто не слушает, и затопала следом.

Не успели они поравняться с Чарльзом Уоллесом, как он остановился и взмахнул рукой, и, пожалуйста, перед ними снова открылся лифт, светившийся мертвенным желтым светом. Почувствовав, с какой скоростью кабина ухнула вниз, Мэг с трудом сдержала тошноту. Они молчали, когда спуск прекратился, молчали, когда Чарльз Уоллес провел их по бесконечным коридорам и наружу, на улицу. Наконец здание ЦЕНТРАЛЬНОГО Мыслительного Центра осталось у них за спиной, нависая мрачной громадой.

Мэг как заведенная повторяла про себя, обращаясь к отцу: «Сделай хоть что-нибудь! Сделай хоть что-нибудь! Помоги! Спаси нас!»

Они свернули за угол и в конце улицы увидели необычное строение, похожее на собор. Его стены в форме купола как будто пронизывало какое-то потустороннее фиолетовое пламя. Оно не было ни горячим, ни холодным, но, словно живое, потянулось в их сторону и прикоснулось к каждому. И Мэг с первой минуты поняла: это и есть то место, где им предстоит встреча с Предметом.

Они продолжали идти по улице, лишь немного замедлив шаг, неизбежно приближаясь к фиолетовому пламени. А оно охватывало их все увереннее, оно поглотило их, и в какой-то неуловимый момент оказалось, что они уже внутри.

Первое, что почувствовала Мэг, была ритмичная пульсация. Что-то равномерно билось не только вокруг нее, но и внутри нее: как будто ритм работы ее сердца и легких больше не был ее собственным, но навязывался внешней силой. На память пришли занятия по первой помощи в лагере скаутов, когда их учили делать искусственное дыхание. Тогда их вожатая, отличавшаяся необычайной физической мощью, демонстрировала свое умение на Мэг, силком выталкивая из девочки отработанный воздух и впуская свежий: ВДОХ-ВЫДОХ, ВДОХ-ВЫДОХ повторялся с нажатием ее сильных, грубых рук.

Мэг задохнулась, безуспешно попытавшись восстановить свой собственный, привычный ритм дыхания: пульсация извне продолжалась, ни разу не сбившись с такта. На миг она окаменела, не в состоянии ни двинуться с места, ни посмотреть, что происходит с остальными. Ей хватало сил лишь на то, чтобы устоять на ногах, преодолевая искусственный ритм, навязанный ее сердцу и легким. Перед глазами все затянуло красной пеленой.

Но вот зрение восстановилось, и она смогла дышать нормально, а не судорожно разевать рот, как выброшенная на берег рыба, и даже осмелилась оглядеть огромный круглый зал под высоким куполом. Он был совершенно пуст, за исключением этого жуткого биения, ощущавшегося буквально как физическая величина, и круглого помоста в центре зала. На этом помосте лежало… Что? Мэг не могла сказать, хотя была совершенно уверена, именно от этой штуки исходит навязываемый ей ритм. Она робко подошла поближе. Где-то в глубине оцепеневшего мозга билась мысль, что теперь она пережила свой страх. Чарльз Уоллес все равно перестал быть Чарльзом Уоллесом. Папу они нашли, но он ничем им не помог. Хуже того: положение усугубилось, а ее обожаемый папочка, истощенный, бледный и заросший, вообще вряд ли был способен что-то предпринять. И теперь уже не важно, что будет дальше, потому что хуже некуда. Или это не так?

Черт побери, неужели может быть еще хуже?

По мере того как Мэг приближалась к помосту, ей все лучше становилось видно, что за Предмет там лежит.

Предмет оказался мозгом.

Мозгом, лишенным тела. Какой-то мозг-переросток, увеличенный ровно настолько, чтобы выглядеть максимально тошнотворно. Живой мозг. Мозг, который пульсировал и содрогался, давил на рассудок и отдавал приказы. Неудивительно, что ему не придумано название: просто Предмет. Мэг никогда еще не видела чего-то более отвратительного. Такую дрянь она не смогла бы ни придумать нарочно, ни представить даже в самых жутких кошмарах.

Но точно так же, как минуту назад она осознала, что переросла свой страх, теперь стало ясно, что она переросла и слезы.

Она с тревогой оглянулась на Чарльза Уоллеса, неподвижно замершего перед Предметом с отвисшей челюстью. Мутные голубые глаза медленно вращались в разные стороны.

О да, все могло стать и стало гораздо, гораздо хуже! От одного вида этих вращающихся глаз на круглой детской мордашке Чарльза Уоллеса Мэг обмерла от страха.

Тут ее внимание привлек папа. Он тоже стоял перед настилом в очках миссис Кто (интересно, он хоть помнит, что они все еще у него на носу?) и кричал Кельвину:

— Не сдавайся!

— Не сдамся! Помогите Мэг! — крикнул в ответ Кельвин.

Странно: в зале царила мертвая тишина, и все же Мэг сразу стало ясно, что здесь только так и можно: кричать что было сил. Потому что куда ни повернись, куда ни глянь — повсюду был один этот ритм, и по мере того как он все упорнее контролировал сокращения и расслабления ее сердечной сумки, вдохи и выдохи ее легких, кровавая пелена перед глазами делалась все гуще и гуще. Мэг испугалась, что вот-вот грохнется в обморок, а тогда пиши пропало, она мигом окажется полностью во власти Предмета.

Что там сказала миссис Что-такое? «Тебе, Мэг, я дарю твои слабости»?

Так, какие у нее слабости? Вспыльчивость, нетерпеливость, упрямство. Да, это благодаря своим слабостям она до сих пор остается сама собой.

Сделав невероятное усилие, девочка попыталась дышать самостоятельно, не подчиняясь ритму Предмета. Однако Предмет был слишком могущественен. Всякий раз, стоило ей сделать вдох, грудь стискивало стальным обручем.

Тут она вспомнила, как они разговаривали с человеком с красными глазами. Он пытался ввести их в транс с помощью таблицы умножения, но Чарльз Уоллес разрушил наваждение, выкрикивая детские дразнилки, а Кельвин стал читать наизусть Геттисбергскую речь.

— Любит наш Питер тыкву поесть, а еще у Питера женушка есть… — закричала она.

Это оказалось плохой идеей. Оказалось, что ритм детских стишков слишком легко подстраивается под ритм Предмета.

Геттисбергскую речь она не знала. Как там начинается Декларация независимости? Ведь она учила ее прошлой зимой, и не потому, что задавали в школе, но просто потому, что ей понравились эти слова.

— «…наши отцы образовали на этом континенте новую нацию, зачатую в свободе и верящую в то, что все люди рождены равными!»

С каждым новым словом она ощущала, как ее мозг освобождается от наваждения, в то время как Предмет давит все сильнее, стараясь подчинить его себе. До нее не сразу дошло, что говорит Чарльз Уоллес — или это Предмет говорит через него.

— Но ведь именно этого мы и добились на Камазоце! Всеобщее равенство. Все люди у нас совершенно одинаковые.

На миг она смешалась от неожиданности. И тут Мэг осенило:

— Нет! — победоносно вскричала она. — Одинаковые и равные — вовсе не одно и то же!

— Молодчина, Мэг! — выкрикнул папа.

Зато Чарльз Уоллес бубнил и бубнил свое, как ни в чем не бывало:

— На Камазоце установлено всеобщее равенство. На Камазоце все похожи друг на друга, и никто ни от кого не отличается, — но Мэг так и не услышала ни ответа, ни возражений ее доводу и постаралась подольше удержать в себе это ощущение победы.