Книга Мой друг – Евгений Евтушенко. Когда поэзия собирала стадионы… - Феликс Медведев

И Евгений Александрович разразился резкой эскападой. Он говорил о том, что Вознесенский – для «золотой» публики, для интеллектуалов, что в каком-нибудь райцентре не понимают его стихов, а «мои понимает весь народ!», но при этом, при этом… они, конечно, великие оба…

К сожалению, ответ на мой вопрос о стихотворении «Плач по брату» был растворен в длинном полупьяном монологе, в котором я чувствовал вечный в мировой литературе синдром соперничества первых поэтов.

Неожиданно поднявшись из-за стола, Евгений Александрович позвал официантку и, бросив: «У меня свидание в Доме актера», прервал нашу трапезу… Когда мы сели в его «Волгу», стоявшую во дворе Домжура, и он рванул по Суворовскому бульвару, я взглянул на спидометр и замер… Впервые в жизни я ехал с абсолютно пьяным водителем и на такой запредельной скорости. Конечно, лестно было погибнуть вместе с мировой звездой, но я решил все-таки не испытывать судьбу и попросил Евгения Александровича остановиться в конце бульвара у магазина «Армения»…

В книгу «Дайте мне договорить» составители включили стихи «На „хвосте“» Евгения Евтушенко, датированные 18 февраля 2005 года и посвященные Андрею, и «Плач по братку» Андрея Вознесенского от 24 февраля того же года с подзаголовком «Ответ Евгению Евтушенко», опубликованные ранее в «Новой газете». Несмотря на неоднозначные названия, ясно одно: и то, и другое стихотворение – о братстве «крыльев и душ» (вспомним «Плач по брату» Евтушенко, о котором речь выше), о верности общей юности времен Политехнического…

Читаешь провидческие строки Андрея, и сжимается сердце:

Но останутся не экраныИ не выходы за флажки.Лишь слеза над башкой братана,Больше нету такой башки…

…Так вот, возвращаясь к высказыванию уважаемого Льва Ефимовича Колодного, я свидетельствую: пожали Вознесенский и Евтушенко друг другу руки именно тогда, в начале февраля 1987 года. Горбачевская перестройка набирала обороты, и акция отдела литературы «Огонька», собравшая вместе самых ярких поэтов-шестидесятников, была, конечно же, симптоматичной. Нам наивно хотелось, чтобы на новом переломе истории нашей страны они были вместе, как когда-то в далекие оттепельные шестидесятые. Ведь сказал же когда-то Андрей Вознесенский: «Нас мало. Нас может быть четверо… Но все-таки нас большинство…»

«Мы не можем допустить того, чтобы нам было стыдно прийти друг к другу на похороны», – как-то сказал Евгений Евтушенко.

Прощание с Андреем Вознесенским в Центральном доме литераторов 4 июня 2010 года

Эти похороны были для меня почти неправдоподобными. Не хотелось верить, что на свете уже нет Андрея Вознесенского. Так много лет он был рядом – живой, смеющийся, читающий стихи… Даже все утончающийся, удаляющийся куда-то его голос не слишком смущал. Главное, поэт мыслил, творил. Давал интервью. А тут вдруг телевидение, радио, газеты – в один голос: «Великий поэт ушел из жизни».

В ЦДЛ я пришел, захватив с собой диктофон. Просто так, по журналистской привычке. Но когда начались прощальные речи, я вытащил его из кармана и поднял над головой. И пленка вобрала в себя все слова, все шорохи несуетной суеты расставания. В вечерних репортажах ТВ был виден мой торчащий над головами людей диктофон. Он зафиксировал прощанье. Прощанье навсегда.

Евгений Евтушенко на похоронах Вознесенского. 2010 г.

Поэт Евгений Евтушенко:

– Всемирными русскими были Андрей Рублев, Пушкин, Ломоносов, Петр Первый в его плотницкой ипостаси. Всемирными русскими были Лев Толстой, Герцен, Чайковский, Шостакович, Пастернак, Сахаров, учившие нас делать все, чтобы силы подлости и злобы были одолены силами добра. И всемирными русскими стали не только в собственной стране, но и во многих странах – Андрей, Белла, Володя, Роберт, которые своими стихами помогали нашему народу не закостенеть в замшелой гибельной изоляции от всего остального мира. Зачем нам, русским, неестественно придумывать национальную идею и сколачивать для этого какие-то команды? Все лучшее в русской классике – и есть наша национальная идея. Эта идея в словах Достоевского выражена ясно и просто – когда он говорил о самом мощном, сильном, человечном качестве Пушкина. Это два слова: «Всемирная отзывчивость».

Я прочитаю только что написанные стихи.

Не стало поэта,и сразу не стало так многого,и это неназванноене заменит никто и ничто.Неясное «это»превыше, чем премия Нобеля, —оно безымянно,и этим бессмертней зато.Не стало поэта,который среди поэтическогомемеканья«Я – Гойя!» —ударил над всею планетой в набат.Не стало поэта,который писал, архитекторствуя,будто Мельников,вонзив свою башню шикарнов шокированный Арбат.Не стало поэта,кто послал из Нью-Йорка на «боинге»любимой полячкедурманящую сирень,и кто на плече у меняпод гитарные чьи-тотактичные «баиньки»,в трамвае, портвейном пропахшем,въезжал в наступающий день.Не стало поэта,и сразу не стало так многого,и это теперьне заменит никто и ничто.У хищника быстро остынетего опустевшее логово,но умер поэт,а тепло никуда не ушло.Тепло остаетсяв подушечках пальцев,страницы листающих,тепло остаетсяв читающих влажных глазах,и если сегодня не вижупоэтов, как прежде блистающих,как прежде, беременна имиволошинская Таиах.Не уговорили нас добрые дяди«исправиться»,напрасно сообщниц ищав наших женах и матерях.Поэзия шестидесятников —предупреждающий справочник,чтоб все-таки совестьнечаянно не потерять.Мы были наивны,пытаясь когда-то снятьЛенина с денег,а жаль, что в ГУЛАГе,придуманном им,он хоть чуточку не пострадал,ведь Ленин и Сталин чужими рукамитакое смогли с идеаламинашими сделать,что деньги сегодня —единственный выживший идеал.Нас в детстве сгибалиглупейшими горе-нагрузками,а после мы самивзвалили на плечи земшар,где границы, как шрамы, болят.Мы все твои дети, Россия,но стали всемирными русскими.Мы все, словно разные струныгитары, что выбрал Булат.

Ночной разговор с Евтушенко

Интервью на 80-летие

Юбилей Евтушенко многие отметили 18 июля в прошлом году, – и были по-своему правы. Но сам поэт пообещал вспомнить про свое 80-летие лишь нынешним летом – так по паспорту (в котором напутали даты). Все прежние дни рождения поэт отмечал выступлениями в Политехническом.