Книга Слеза ангела - Татьяна Корсакова

На поиски бумаги и ручки ушло десять минут, еще столько же – на сочинение записки и переговоры с диспетчером такси. Света покинула жилище Сабурина в половине десятого и мысленно порадовалась, что один из замков на его двери английский, не хотелось оставлять квартиру открытой…

Рене де Берни. У стен Иерусалима.

Лето 1099 г.

Вот он – Священный город, моя последняя надежда. Смотреть на ослепительно-белые стены больно – мне уже давно мучителен дневной свет, – но я заставляю себя смотреть. Если будет на то воля Господа, здесь я найду прощение… или вечный покой. Даже не знаю, чего мне хочется больше.

– Уже скоро, – Одноглазый Жан читает мои мысли. В отличие от меня он смотрит на стены неприступного города не с надеждой, а с веселой яростью.

За нашими спинами слышен стук топоров – идет подготовка осадных орудий. Нас, крестоносцев, осталось совсем мало, да и цель похода уже почти выветрилась из наших голов за годы скитаний. Единственное, что мы точно знаем, – Иерусалим должен быть очищен от неверных. Мы его очистим.

– Скорее бы, – я говорю это просто так, не для того чтобы поддержать беседу. Ни мне, ни Жану не нужны собеседники.

– А шарфик-то не мешало бы сменить, – в голосе Одноглазого не слышно ничего… подозрительного, простая забота о боевом товарище. Но я-то знаю, что это не так. Мне даже кажется, что Одноглазый за мной следит.

– Скоро все пройдет, – мне хочется верить, что мой голос звучит уверенно.

– Думаешь?

– Убежден.

– Ну, тебе виднее, – не говоря больше ни слова, Жан уходит, обволакивающий его шлейф запахов становится слабее, я нервно сглатываю слюну и отворачиваюсь от обжигающе белых стен Иерусалима.

До штурма остается всего одна ночь. Как пережить эту ночь, я не знаю. Мне нужны силы, а сил хватает лишь на то, чтобы донести до рта кубок с вином. Вино дрянное, оно не может утолить разъедающую мое тело жажду. Если только не заменить его на…

Боюсь думать, не хочу вспоминать. Мой отец мужественный человек, но и он не смог противиться проклятью. Гораздо чаще, чем вино, в его кубке оказывалась кровь. Нет, не человеческая – боже упаси! – бычья, но от этого в глазах отца не прибавлялось радости, лишь адский огонь в них становился чуть тише.

В лагере нет быков, я это точно знаю, специально присматривался днем. Здесь вообще почти нет животных. Кроме лошадей…

Ураган косится на меня черным глазом и нервно всхрапывает. Ураган – верный друг и товарищ, он меня боится, но, как и Одноглазый Жан, по-прежнему остается рядом. Наверное, просто оттого, что у него нет выбора. Присматриваюсь к мускулистой, гордо изогнутой шее и понимаю, что не смогу предать своего последнего друга. Кого угодно, только не Урагана.

Пегая кобыла прибившегося к отряду монаха – старая. Сразу видно, что долго она не протянет, так что, возможно, я совершаю акт милосердия, избавляю бедное животное от мучений. Мне хочется думать именно так, потому что если я стану думать иначе, то сойду с ума. Кобыла меня не боится, доверчиво тянется бархатными губами к горсти овса на моей ладони. Кинжал в руке наливается тяжестью, но выбор уже сделан, и я точно знаю, что не отступлюсь.

Лошадиная кровь горько-соленая и горячая, она обжигает мое нутро и тут же огненной лавой растекается по жилам. Хорошо… упоительно хорошо. Я счастлив впервые за долгие месяцы.

– …Дозорные скоро будут делать обход, – опьяненный, я не сразу узнаю голос и с трудом понимаю, что он мне говорит, – так что тебе лучше бы убраться подобру-поздорову, Рене де Берни.

Неимоверным усилием заставляю себя оторваться от лошадиной шеи, вытираю рукавом окровавленные губы, запрокидываю вверх голову. Одноглазый Жан нависает надо мной грозовой тучей, всматривается в мое лицо, неодобрительно цокает.

– Все-таки я оказался прав, – он отступает на шаг, не от брезгливости и не от страха, а просто давая мне возможность встать на ноги.

– В чем прав? – Отнятая жизнь все еще бурлит во мне, делает меня глупым и бесстрашным.

– Ты болен, Рене де Берни, – в лунном свете лицо Одноглазого кажется страшным, может, даже страшнее, чем мое собственное. – Смертельно болен, – добавляет он.

– Болен, – не вижу смысла отпираться я.

– И с каждым днем тебе становится хуже, а божий свет уже давно не мил, – Жан не спрашивает, а констатирует очевидное.

– Все это сущие пустяки по сравнению с жаждой, – я с сожалением смотрю на распластанную у своих ног лошадь. Мне ее больше не жалко, мне жалко убегающей сквозь растрескавшуюся землю крови. – Расскажешь остальным? – Кинжал все еще в моей руке, и, видит бог, я готов пустить его в ход.

– Зачем? – Жан пожимает плечами. – У каждого из нас есть своя тайна. Твоя ничуть не хуже, чем у других, может быть, чуть более кровавая. – Он усмехается и делает шаг мне навстречу. Я пячусь. – Не бойся, Рене де Берни, я не стану на тебя нападать, мне просто любопытно, как выглядит настоящий вампир.

Вампир… Он называет меня тем словом, которое я боюсь допустить даже в мысли. Желудок сводит судорогой, я складываюсь пополам, и только что отнятая жизнь вырывается из меня горько-соленым потоком.

Избранница

Из огромных, на всю стену, окон кондитерской лился яркий электрический свет. Посетители были как на ладони. Прежде чем зайти внутрь, Света присмотрелась – Иван сидел за столиком у самого окна. Точно почувствовав направленный на него взгляд, он повернул голову, приветственно махнул рукой. Все, пути обратно нет, мосты сожжены, надо двигаться вперед. Света поправила рюкзак и решительно вошла в кондитерскую.

Внутри было уютно, журчала тихая музыка, обалденно вкусно пахло кофе и свежей выпечкой. Светин желудок тут же вспомнил, что последний раз она кормила его ранним утром, и требовательно взвыл.

– Опоздала на пять минут, – ворчливо сообщил Иван, когда она быстрой походкой подошла к его столику.

Выглядел он хорошо, точно и не было никаких ночных происшествий. Белоснежная рубашка, верхняя пуговица которой по случаю неформальной встречи расстегнута, прическа идеальная – волосок к волоску. На мгновение Свете показалось, что нет в ее жизни никаких ужасных вампиров, нет князя с его нелепыми претензиями, что все это всего лишь страшный сон, а реальность вот она – вкусно пахнет свежесваренным кофе и выглядит как английский денди. Но это только на мгновение, потому что потом она заметила и еще кое-что: осунувшееся Ванькино лицо, синие круги под глазами, чуть подрагивающие пальцы и пятно на скатерти от пролитого кофе.

– Извини, – она присела напротив. – Рада тебя видеть.

Иван невесело усмехнулся, кивнул и сказал совсем уж неожиданное: