Книга Неоконченные предания Нуменора и Средиземья - Джон Рональд Руэл Толкин

Тогда Мим встал и пристально посмотрел на Турина.

– Я слышу тебя, – сказал он. – Ты говоришь как гномий государь былых времен, и дивлюсь я этому. Ныне остыло мое сердце, хоть и нет в нем радости. И потому я уплачу выкуп за себя: можешь остаться здесь, если желаешь. Но вот что скажу я к этому: тот, кто выпустил стрелу, должен сломать свой лук и стрелы и положить их к ногам моего сына; и не должен он более брать в руки стрелы или ходить с луком. Если он сделает это, он умрет от лука и стрел. Такое проклятие налагаю я на него.

Андрог устрашился, услышав это проклятие; и, хотя и с великой неохотой, сломал он свой лук и стрелы и положил их к ногам мертвого гнома. Но, выходя из комнаты, он злобно покосился на Мима и проворчал:

– Говорят, проклятие гнома живет вечно; но и проклятье человека может попасть в цель. Чтоб ему умереть со стрелой в горле![52]

Ту ночь они провели в зале. Им не давали спать причитания Мима и Ибуна, его второго сына. Они не заметили, когда гномы замолчали; но когда изгои наконец проснулись, гномы исчезли, и дверь в комнату была завалена камнем. Утро снова было ясное; изгои умылись в пруду, радуясь солнцу, и приготовили еду из того, что у них было; и, когда они ели, перед ними вдруг появился Мим.

Он поклонился Турину.

– Он ушел, и все сделано как надо, – сказал гном. – Он покоится со своими отцами. А мы остались жить – обратимся же к жизни, хоть, быть может, и немного нам осталось. Нравится ли тебе дом Мима? Считаешь ли ты, что выкуп уплачен и принят?

– Это так, – ответил Турин.

– Тогда можешь устраиваться как тебе угодно, все здесь твое, кроме той запертой комнаты: в нее не должен входить никто, кроме меня.

– Мы слышали тебя, – ответил Турин. – Но что до нашей жизни здесь: мы в безопасности – или так кажется; но ведь нам нужно добывать пищу и многое другое. Как же нам выходить отсюда – или, тем более, как нам возвращаться обратно?

Мим расхохотался гортанным смехом, и изгоям это не слишком понравилось.

– Боитесь, что попали в паутину к пауку? – сказал он. – Мим людей не ест! Да и пауку не справиться с тридцатью осами за раз! Смотрите, вы все при оружии, а я стою перед вами беззащитный. Нет, нам с вами придется делиться всем: и жильем, и пищей, и огнем, а может быть, и другой добычей. Думается мне, что дом этот вы будете стеречь и хранить в тайне ради своего же блага, даже когда узнаете дорогу внутрь и наружу. Вы ее запомните со временем. А пока что Миму или его сыну Ибуну придется вас провожать.

Турин кивнул и поблагодарил Мима; большинство людей Турина тоже порадовались: в лучах утреннего солнца, в разгар лета, пещера казалась приятным жилищем. Только Андрог был недоволен.

– Поскорее бы нам запомнить все входы-выходы, – ворчал он. – Не случалось нам прежде быть в плену у собственного пленника!

Весь день они отдыхали, чистили оружие и чинили доспехи – у них еще оставалось еды на пару дней, а Мим добавил им из своих запасов. Он одолжил им три больших котла и дров и принес мешок.

– Дрянь, мусор, – сказал он. – Воровать не стоит. Так, корешочки.

Но когда изгои сварили эти коренья, они оказались вкусными, похожими на хлеб, – изгои обрадовались им: они давно соскучились по хлебу, а добыть его они могли только воровством.

– Дикие эльфы их не знают, Серые эльфы их не нашли, а гордецы из-за Моря чересчур горды, чтобы рыться в земле, – сказал Мим.

– А как они называются? – спросил Турин.

Мим глянул на него исподлобья.

– Название у них есть только на гномьем языке, а ему мы не учим, – сказал он. – И мы не станем учить людей искать их: люди жадные и расточительные, они будут копать, пока все не погубят; а теперь они шляются по глуши, а про корешки ничего не знают. От меня ты больше ничего не узнаешь; но я буду давать вам сколько надо, если вы учтиво попросите и не станете подглядывать и воровать.

Он снова рассмеялся гортанным смехом.

– Это великое сокровище, – сказал он. – Голодной зимой они дороже золота: их можно запасать, как белка запасает орехи, и мы уже собираем первый урожай. Но дураки же вы, если думаете, что я не расстался бы с мешком этого добра даже ради спасения собственной жизни.

– Так-то оно так, – сказал Улрад (это он заглянул в мешок, отобранный у Мима), – однако ты все же не захотел расстаться с ним, и после твоих слов я дивлюсь этому еще больше.

Мим обернулся и мрачно посмотрел на него.

– Ты из тех дурней, о ком по весне никто не пожалеет, если они не переживут зиму, – сказал он. – Я ведь дал слово и вернулся бы волей-неволей, с закладом или без заклада, – и пусть себе человек, не знающий ни закона, ни совести, думает, что хочет! Но я не люблю расставаться со своим добром по чьей-то злой воле, будь то хотя бы шнурок. Думаешь, я забыл, что ты был среди тех, кто наложил на меня путы и удержал меня, так что мне не пришлось проститься с сыном? Когда я буду раздавать земляной хлеб, тебе я не дам – пусть твои товарищи делятся с тобой, если хотят, а я не стану.

И Мим удалился; но Улрад, оробевший при виде разгневанного гнома, сказал ему в спину:

– Ишь, гордый какой! Однако же у старого мошенника в мешке было что-то потверже и потяжелее, хоть с виду точно такое. Может, в глуши можно найти не только земляной хлеб, но и кое-что другое, чего эльфы тоже не нашли, а людям знать не положено![53]

– Может быть, – сказал Турин. – Но в одном гном не солгал – это когда назвал тебя дурнем. Зачем тебе говорить вслух все, что думаешь? Молчал бы, раз уж любезные речи не идут у тебя с языка – так было бы лучше для всех нас.

День прошел спокойно. Никому из изгоев не хотелось выходить из убежища. Турин шагал взад-вперед по лужайке на уступе; он смотрел на восток, на запад и на север и дивился, как далеко отсюда видно в ясную погоду. На севере различал он Бретильский лес, взбирающийся по склонам горы Амон-Обель, что стояла посреди него; и глаза Турина все время обращались туда – он не знал, отчего: сердце влекло его скорее на северо-запад, где, как казалось ему, он мог за многие и многие лиги различить вдали, на краю света, Горы Тени, ограждавшие его дом. Но вечером, когда алое солнце опускалось в дымку над дальними берегами, Турин устремил свой взор на закат, туда, где скрывалась в глубокой тени Долина Нарога.