Книга Амурский плацдарм Ерофея Хабарова - Михаил Старчиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ох и хитёр ты, Артамоша! – погрозил он пальцем боярину. – И здеся мне не даёшь от забот державных отдохнуть! Помню я этого спафария, принимали мы его уже при дворе! Знаю, что сейчас он при твоём сыне Андрее воспитателем состоит! Коли так, зови его во дворец, там всё и обговорим!
Глава Посольского приказа сразу заметил неподдельный интерес к своим словам в глазах монарха.
– Так он это, тут уже! – сказал Матвеев, стараясь придать себе как можно более обескураженный вид. – Я на всякий случай этого охламона в Коломенское взял! А вдруг, думаю, понадобится он для какой оказии государю!
Взяв со стола серебряный бокал с пивом, Алексей Михайлович что есть силы хлопнул по плечу ближнего боярина.
– Вот за что я тебя люблю, так это за догадливость! – одобрительно заметил он, отпив хмельного напитка. – Что ж, пускай твой грек хитромудрый немедля явится пред наши светлы очи!
Громко хлопнув в ладоши, Матвеев вызвал одного из царских окольничих.
– Приведи-ка нам дворянского сына Милеску! – наказал он, с трудом сдерживая улыбку. – Того самого, что сейчас в сенях с ноги на ногу переминается!
Спафарий вошёл в палату, отвесив галантный поклон царю и Великому князю всея Великия и Малыя и Белыя Руси.
– Ишь как он в своих Парижах навострился! – щёлкнул пальцами Алексей Михайлович. – Знаю-знаю, что сей дипломат с самим королём французским Людовиком общался! Если он и в делах такой сноровистый, то наверняка с моим поручением справится!
Почтительно склонив голову, Милеску терпеливо ждал, когда ему будет дозволено высказать своё мнение.
– Сейчас в Пекине правят бал иезуиты! – сказал глава Посольского приказа. – А Николай вельми грамматике латинской научен, лучше всех наших! А если люди говорят на одном языке, они быстрее сумеют договориться!
Внимательно следя за реакцией молдавского дворянина, государь не заметил на его лице ни тени волнения. По всему было видно, что он внутренне был уже готов к исполнению поручения, о сути которого давно догадался.
– Хотим послать тебя в Китай! – сказал Алексей Михайлович, отвлекаясь от игры. – Держава эта с нами граничит, а мы про неё почти ничего не знаем! Даже того, как правильно именуется богдыхан оной! Тебе препоручаю письмо ему передать с предложением мира на вечные времена, а также завязыванием выгодной для обеих стран торговли!
Вернувшись к шахматам, государь поставил своему сопернику на последнем ходу шах и мат.
– Вот так и в Пекине тебе надлежит сыграть! – заметил Артамон Сергеевич, признавая поражение. – Гляди там, никому спуску не давай и головы слишком не склоняй! Негоже будет тебе, из Третьего Рима приехавшему, перед китайским богдыханом на коленях ползать!
– Мне всего честь дороже! – гордо поднял голову Милеску. – И её не уроню, и государя нашего не посрамлю ни в коем разе! Лучше головы вовсе лишиться, чем выглядеть побитой собакой!
– Вот это по-русски, хвалю за такие слова! – протянул ему руку Алексей Михайлович. – Не обшибся ты, Артамоша, в посланнике! Да он и по-нашему говорит, как мы с тобой! Так что готовь письмо, после чего немедля отправляй в путь сего Спафария!
Неожиданно понизив голос, государь таинственно поманил к себе молдавского дворянина.
– Будет у тебя ещё одно поручение! – сказал он, крутя на пальце перстень с огромным изумрудом. – Сказывают, имеются у оного богдыхана самоцветы красоты неописуемой, что яхонтами[12]кличутся! Так ты купи мне такой камень получше да побольше, на что из казны будут специально деньги дадены!
Троекратно расцеловав на прощание каждого из сыновей, Никифор Черниговский дал команду своим людям садиться на корабли. Предусмотрительно нагруженные всем необходимым, они уже стояли рядком в устье Лены, готовые к отплытию.
– Ты гляди, атаман! – указал рукой вокруг казак Ивашка Перелешин. – Сколь народу на побег отважилось! Поболе восьми десятков наберётся, кто решился с нами пойти!
– Это так! – кивнул головой пятидесятник, осеняя себя крестным знамением. – Кто от петли да плахи, как мы с тобой, бежит, кто лучшей доли в далёких краях ищет!
На восьми дощаниках храбрецы поутру отправились в путь, ещё не зная толком, к какому берегу их прибьёт. На всякий случай атаман разделил корабли на три отряда, одним из которых командовал сам, а вести другие назначил своих товарищей Микулку Пана и Оску Подкаменного.
– Полагаю, вот так пойдём! – показал Черниговский узловатым пальцем на карте, случайно найденной у погибшего в тайге маньчжурского купца. – Сначала по Лене до реки Олёкмы, далее – до Тугиря, а оттуда волоком – до рек Урки или Амазары… А там уже и до Амура рукой подать! Говорят, что лет десять тому атаман Хабаров острог в тех краях захватил… Албазином его назвали, по имени сбежавшего местного князя из даур!
– Может, и нет уже того острога! – с опаской спросил кто-то из толпы. – Али снова дауры его себе взяли!
– Может, и так! – пожал плечами Никифор, сворачивая карту. – Или нет для православного более мест, чтобы спокойно жить да государеву службу нести?
Услышав такое, мужики у дощаников заволновались и в недоумении стали качать головами.
– Да, государеву службу нести! – сурово сдвинул брови пятидесятник. – Мы не воровское семя, что убило царского воеводу за деньги да соболя его краденые! Покарали мы охальника, однако немного перестарались. Потому сами себя в ссылку отправляем, чтобы державные интересы на дальних границах блюсти! О том и доложите кому следует!
Услышав такие речи, Матвей Максимов серьёзно призадумался, не дать ли ему сразу дёру.
«Нет, рано ещё! – привёл он в порядок свои шальные мысли. – По первой, тут меня быстро найдут да повесят для острастки. К тому же одному в тайге нечего делать. Доберёмся до Албазина, а там посмотрим!»
Незадолго до отплытия к казацкому вожаку подошёл мужчина средних лет в монашеском облачении. С ним был спутник в одежде послушника, с литовской саблей на боку.
– Возьми нас с собой, атаман! – смиренно сказал монах. – Зовут меня иеромонах Гермоген, и хочу я нести слово Божье в земли неизведанные! Да и православным, что с тобой пойдут, нельзя быть без батюшки!
– А кто это с тобой? Чтой-то на монаха он рожей разбойничьей не очень-то смахивает!
– Исайкой Ворониным меня кличут! – сделал шаг вперёд мужчина с саблей. – Бежал я от рати царской и хочу приют найти для души и тела подальше от его душегубцев кровавых!
Махнув рукой, Черниговский пошёл проститься с сыновьями. Крепко расцеловав их, он оставил Фёдору написанную собственноручно смиренную челобитную для нерчинского воеводы.
«И мы, холопи и сироты ваши, – было выведено в ней корявым почерком старого пятидесятника, – не мога ево, Лаврентьева, мученья претерпеть, и от всяких ево изгони и угроз пошли вам, великим государем, служить на Амур реку…»
