Книга Четверо Благочестивых. Золотой жук - Эдгар Аллан По

– Вы, когда вернулись, не заметили ничего необычного? Следы? Может, кто-нибудь хотел проникнуть внутрь?

– Нет, сэр. Ничего подобного я не заметил. Вору пробраться в этот дом почти невозможно. Здесь установлены сигнализационные провода, связанные напрямую с полицейским участком, а окна закрываются автоматически.

– То есть ни на двери, ни на окнах не было никаких подозрительных следов? Мысли о возможном взломе у вас не возникало?

Дворецкий убежденно покачал головой.

– Никаких. Я каждый день очень внимательно проверяю краску на дверях и ставнях, поэтому, если бы там что-то было, я бы обязательно заметил.

Через полчаса вернулся посыльный с полицейским. Сыщик в штатской одежде передал Фалмуту небольшую связку ключей.

Дворецкий провел их на второй этаж и указал на массивную дубовую дверь кабинета, с микроскопическим замком.

Фалмут долго подбирал ключ. Две первых попытки оказались неудачными, на третий раз замок, щелкнув, открылся, и дверь бесшумно поползла в сторону. Вошел он не сразу, потому что в комнате было совершенно темно.

– Простите, забыл, – сказал Перкс. – Ставни закрыты… Открыть?

– Да, пожалуйста, – сказал детектив.

Через несколько минут комната наполнилась светом.

Это было просто обставленное помещение, напоминающее то, в котором встретил смерть министр: застоявшийся запах старой кожи, книжные шкафы вдоль стен, посередине – большой письменный стол красного дерева с аккуратно сложенными стопками бумаг.

Первым делом Фалмут быстро и внимательно осмотрел стол. За прошедшие дни на нем скопился толстый слой пыли. Рядом, на отдельном столике, но так, чтобы можно было дотянуться не вставая с места, находился обычный настольный телефон.

– Телефон без звонка? – удивился Фалмут.

– Без звонка, – кивнул дворецкий. – Сэр Филипп не любил резкие звонки, его телефон жужжал.

Фалмут вспомнил.

– Да-да, конечно, я помню, – пробормотал он и вдруг удивленно воскликнул: – А что это?!

Он наклонился к телефону.

– Что случилось с аппаратом?

И было чему удивляться: стальной корпус телефона был искривлен и как бы слегка перекручен, снизу, под эбонитовой приемной трубкой, лежала горка черного порошка, а от гибкого шнура, который соединял его с внешним миром, не осталось ничего, кроме перекрученного обесцвеченного куска провода. Столик, на котором стоял аппарат, покрылся пузырями, словно побывал в огне.

Детектив глубоко вздохнул и повернулся к подчиненному.

– Срочно бегите в мастерскую Миллера на Риджент-стрит и попросите мистера Миллера – это электрик – немедленно прийти сюда.

Он все еще рассматривал телефон, когда явился электрик.

– Мистер Миллер, – медленно произнес он, – что произошло с этим телефоном?

Электрик надел пенсне и осмотрел остатки аппарата.

– Гм, – произнес он, – похоже, какой-то монтер проявил прямо-таки преступную небрежность.

– Монтер? Какой монтер? – потребовал объяснений Фалмут.

– Тот, который прокладывает телефонные провода. – Он снова осмотрел аппарат. – Вы разве не видите? – он указал на изуродованный аппарат.

– Я вижу, что телефон испорчен, но как это произошло?

Электрик нагнулся и поднял с пола обгоревший кусок провода.

– Произошло следующее, – сказал он. Кто-то подключил провод под высоким напряжением (возможно, провод электрического освещения) вот к этой телефонной линии. И если бы кто-нибудь в эту секунду поднял трубку… – неожиданно он замолчал и побледнел.

– Боже правый! – прошептал он. – Так значит, сэра Филиппа Рамона убили электрическим током!

Какое-то время никто не мог произнести ни слова. Потом Фалмут достал из кармана маленькую записную книжку, ту самую, которую украл Билли Маркс.

– Так вот оно что! – воскликнул он. – Выходит, это направление, в котором проложены провода… Но почему такое же не произошло с телефоном на Даунинг-стрит? Дрожащий электрик, бледный как мел, покачал головой.

– Я не знаю всех возможностей электричества, – пробормотал он. – Электрический ток… вся сила электрического тока могла уйти в одну сторону… Могло произойти короткое замыкание… Что угодно могло произойти.

– Постойте, – взволнованно воскликнул Фалмут, – а если бы человек, который замыкал провода, сам прикоснулся к проводу… Могло бы это дать такой результат?

– Могло…

– Тери не справился со своей работой, за что и поплатился, – медленно произнес Фалмут слова из последнего письма «Четверки». – Рамон получил легкий удар… Но достаточный, чтобы напугать его… У него было слабое сердце… Ожог на ладони, мертвые воробьи! Господи, все же ясно как день!

Усиленный полицейский отряд ворвался в здание на Карнаби-стрит, но не обнаружил там ничего, кроме недокуренной сигареты с названием лондонской табачной лавки и корешок билета до Нью-Йорка. Это был билет на лайнер «Лукания» на места первого класса для трех пассажиров.

Когда «Лукания» прибыла в Нью-Йорк, судно обыскали от носа до кормы, но никаких следов «Четверых благочестивых» обнаружено не было. Идея оставить этот «ключ» для полиции принадлежала Гонзалесу.

По обе стороны закона

Глава 1. Ребус

Однажды, пребывая в мрачном, задумчивом настроении, скорее констатируя, нежели порицая парадоксы нашего времени, кто-то из журналистов «Мегафона» заметил:

«Даже “Четверо благочестивых” стали уважаемым учреждением. Каких-то пятнадцать лет назад мы называли их “преступной группой”, за их поимку предлагалось вознаграждение… А сегодня достаточно свернуть на Керзон-стрит, чтобы увидеть серебряный треугольник, укрепленный на двери здания, в котором располагается их контора… Те, на кого раньше охотились, кого поносили, превратились в самое закрытое детективное агентство, куда нет доступа посторонним… Нам остается лишь надеяться, что их некогда весьма радикальные методы со временем были значительно пересмотрены».

Порой опасно наблюдать за наблюдателем.

– Что же так напугало мистера Льюиса Лезерсона? – спросил Манфред за завтраком, разбивая ложечкой яйцо. Свежий красновато-коричневый загар на его мужественном, чисто выбритом лице объяснялся тем, что совсем недавно он вернулся из солнечной снежной Швейцарии.

Напротив него сидел Леон Гонзалес, поглощенный «Таймс», а место в конце стола занимал широколицый и вечно угрюмый Раймон Пуаккар. Его качества и страсть к овощеводству здесь описывать смысла не имеет, поскольку до меня это уже неоднократно делали другие.

Он поднял глаза на Гонзалеса.

– Это тот джентльмен, который вот уже месяц наблюдает за нашим домом? – уточнил он.