Книга Любовь и долг Александра III - Елена Арсеньева

– Что вы, ваше величество, – с сожалением вздохнула она. – Адольф-Людвиг мечтал бы поехать в Югенхайм…

Великий герцог приподнял брови и несколько мгновений смотрел в глаза баронессе. Она первая не выдержала дуэли взглядов и опустила голову, вспомнив, что предшествовало этой ее встрече с герцогом.

Весть о том, что доживает свои последние дни русский принц, такой молодой, красивый, приветливый, перед которым открывались самые блестящие жизненные пути, заставила содрогнуться и преисполниться горем всех его германских родственников. Кроме одного. Адольф-Людвиг Баденский ловил сообщения о течении болезни Никсы с такой жадностью, будто умирал от жажды или голода, а эти известия являлись глотками воды или кусками хлеба, возвращавшими его к жизни. Наверное, с таким же нетерпением Адольф-Людвиг ловил бы вести о близком умирании своего дяди, великого герцога Баденского, и его старшего сына, потому что их кончины законным образом открывали бы ему путь к престолу. От смерти русского принца он, казалось, не получил бы никакой выгоды… но нет, выгода имелась, и состояла она в том, что, если русский цесаревич умрет, его невеста вновь обретет свободу. Почему-то он думал о датской принцессе именно так: она обретет свободу… а значит, сможет выбрать себе нового жениха. Адольф-Людвиг пребывал в убеждении, что при первой и единственной встрече произвел на Дагмар неизгладимое впечатление и она не может его, Адольфа-Людвига, забыть. Впрочем, он не ошибался: встреча с ним действительно осталась в памяти Дагмар, но она вспоминала баденского претендента с ужасом и отвращением. Однако Адольф-Людвиг обладал чудовищным самомнением и даже мысли такой не мог допустить. Он считал, что русский император навязал Дагмар и ее отцу эту помолвку и своего сына. Теперь русский принц в могиле – путь к датской принцессе свободен, причем соображения приличий Адольфа-Людвига не удерживали. Железо нужно ковать, пока оно горячо. Как только до него дошло известие, что, проводив корабль, увозивший тело жениха в Россию, датская принцесса уезжает из Ниццы, Адольф-Людвиг немедленно пожелал ринуться туда, надеясь перехватить ее по пути. Однако ему строго запретили покидать пределы герцогства. Нарушив запрет, он рисковал сменить хоть и скучную, но удобную жизнь в замке Флутч на заточение в крепости, где с ним всякое могло случиться… Дело даже не в том, что дядюшка послал бы ему пирог с крысиным ядом. Дядюшку своего Адольф-Людвиг считал ни на что не годным слабаком, тем паче – не годным на убийство, и откровенно презирал за это. Выпади ему самому случай расправиться с герцогом безнаказанно, Адольф-Людвиг не преминул бы им воспользоваться. Каменные холодные застенки и подвалы не слишком-то полезны для здоровья того, чья мать умерла от чахотки и, вероятно, оставила ему по наследству эту ужасную болезнь.

Адольф-Людвиг рвался, как бешеный пес с привязи, каждую минуту ожидая известия о том, что Дагмар морем отправилась в Данию. Там она будет для него окончательно потеряна. Однако вскоре пришла новость: Дагмар в компании родственников русского принца прибыла в Югенхайм. Адольф-Людвиг встрепенулся. Да это же Гессенское герцогство! Это же рядом!

Неужели этот чертов дядюшка не дозволит измученному заточением племяннику такой безделицы, как поездка в Югенхайм? Адольф-Людвиг немедленно отправил баронессу фон Флутч в Карлсруэ и велел довести до сведения герцога, что пленник-племянник начинает заболевать и уморит себя голодом, если не получит разрешения съездить в Югенхайм.

«Хорошо, что герцог ни о чем таком не подозревает», – с последним проблеском надежды подумала баронесса.

– Да, – задумчиво проговорил герцог. – Мальчишка еще глупее, чем мне казалось.

Баронесса фон Флутч почувствовала, что у нее похолодели руки. Итак, он обо всем догадался!

– И очень жаль, – холодно продолжил герцог, – что такие умные люди, как вы и ваш муж, поддерживают его в этих заблуждениях. Конечно, преданность семье, родственникам – прекрасно, но ведь для вас эти родственники мужа, по сути, чужие люди. И за то вполне можете поплатиться не только вы, но и ваша дочь.

Баронесса молчала. Да и что тут можно было сказать? Они слишком заигрались в эти игры. Пора прекращать! Надежда на выигрыш и всегда была призрачной, а сейчас стала смехотворной. Да, вернее сказать, ее уже не осталось.

– Ну что ж, – проговорил великий герцог. – Пусть он едет в Югенхайм. Надеюсь, у вас хватит ума не сопровождать его. – И он сделал пренебрежительный жест, означавший: можете идти.

Баронесса вышла, не чуя ног. Теперь нужно было сообщить Адольфу-Людвигу, что ему разрешено ехать в Югенхайм и ни баронесса, ни Анхен сопровождать его не будут, потому что… Ну, еще предстоит придумать, почему именно не будут. Причем можно не заботиться о правдоподобном объяснении. Адольфу-Людвигу придется проглотить любое, самое неудобоваримое. Собственно, неважно, проглотит или нет. Если баронесса все правильно поняла, вернуться претенденту из Югенхайма не суждено.

Терпение великого герцога иссякло.

«Господи, за что мне, за что… Господи, ты видишь, я никогда не хотел этого. Я этого боялся до смерти. Одного желал – чтобы Никса поскорее женился и у него родился сын. Тогда я был бы спокоен. А теперь? Свершилось самое страшное… Не знаю, как я все это переживу, как справлюсь. Да, горе родителей велико: они потеряли любимого сына, но мое горе больше: я потерял друга, брата, а еще я потерял свою свободу».

Александр стоял посреди парка и угрюмо смотрел на белок, которые покачивались на ветках невысокой сосны и, видимо, размышляли, безопасно ли будет спуститься к этому неподвижному человеку, а главное, удастся ли получить от него какую-нибудь еду. В парке замка Хайлигенберг было очень много белок. Только не рыжих, а серых. И много бурундуков с пятью полосками на спинках. Сам парк был до такой степени ухожен и расчищен, что чудилось, здесь всякая случайно залетевшая муха должна испугаться и умчаться прочь, а вот белки и бурундуки почему-то смело забегали сюда из соседнего леса. Видимо, год выдался неурожайным на орехи, а здесь вон сколько лещины, да и сосны и кедры усыпаны шишками, и люди подкармливают зверушек…

За спиной раздался хруст, и Александр резко обернулся. Невысокая женская фигурка замерла у сосны.

Это была Дагмар.

– Прошу меня извинить, – тихо сказала она. – Я увидела вас и хотела уйти, но шишка… понимаете, она хрустнула.

Она чуть приподняла подол своего траурного платья и мыском черной туфельки выкатила вперед сухую еловую шишку. Александр вдруг вспомнил, как они с Никсой рассматривали фотографическую карточку Дагмар, и он сказал брату: «Может, она нарочно велела собаке лечь на подол, чтобы ножку не было видно». Или не это сказал, но нечто подобное. Или не сказал, а только подумал. Теперь не вспомнить.

Никсы уже нет. Дагмар… глупо было так невзлюбить ее, как Саша не любил ее раньше. Теперь она похожа на маленькую испуганную белочку. На нее жалко смотреть. Хочется взять ее в ладони и подышать на склоненную теплую головку. Только она не пойдет в руки. Вот… сказала же, что увидела его и хотела уйти.