Книга Сальвадор Дали. Божественный и многоликий - Александр Петряков

Томас Манн развивает эту тему не только в этом романе, но и в эссе «Философия Ницше в свете нашего опыта», где объясняет гениальность Ницше также воздействием на его мозг венерической болезни. Писатель делает вывод: гений и болезнь, равно как болезнь и любовь, — понятия совершенно неразрывные и очень тесно между собой связанные. И это отчасти подтверждается: сифилитиками были не только Ницше, но и многие другие — не будем перечислять — известные деятели культуры и политики, в том числе и советской.

Томас Манн и в «Волшебной горе» описывает романтическую самоценность любви, словно бы приправленной этаким эликсиром возвышающей и обостряющей чувства болезни. Разве мог бы главный герой произведения Ганс Касторп испытать такое же волнующее, сильное, острое и одухотворенное чувство, какое он испытал к больной туберкулезом мадам Шоша, скажем, к какой-нибудь «цветущей дурынде» там, на равнине, в мире обыденности и буржуазных ценностей? Конечно же нет. Так и в «Докторе Фаустусе» Манн говорит, что подлинный талант нуждается во вспомоществовании — болезни, способной возбудить, ударить, заставить интенсивно работать мотор воображения…

Любопытен разговор Леверкюна с чертом, предложившим композитору сделку: 24 года он будет творить и удивлять мир гениальными озарениями, но за это должен будет отдать душу. При этом прислужник сатаны признается, что это он подсунул Леверкюну больную девчонку и убрал с дороги болезни, стимулирующей гений композитора, врачей («этих портачей мы устранили»).

В 1980 году у Дали с обостренной силой стали проявляться признаки паранойи из-за сложных отношений с Галой, влюбившейся на старости лет в Джефа Фенгольта, исполнителя главной роли в рок-опере Уэбера «Иисус Христос — суперзвезда». В Порт-Льигат приезжает врач, профессор Хуан Обиолс, и умирает от сердечного приступа прямо на глазах у Галы, а его преемник Рамон Тексидор падает с лестницы и ломает ногу. Какое сходство ситуаций, описанных в «Докторе Фаустусе»! И здесь Некто устранил врачей, недвусмысленно указав Гале ее предназначение:

всегда быть рядом с гением, стимулировать его творчество и укрощать, подобно Градиве, опасную болезнь.

Мы отнюдь не случайно отступили от повествования на заданную тему и обратились к Томасу Манну, помянув при этом черта. Бесплодие Галы, вероятно, и было вмешательством неких высших мистических сил — называйте их как хотите, — что предопределили ее служение гению Дали в полной мере без каких бы то ни было препятствий и ограничений. И, надо сказать, она справлялась с этой возложенной на нее задачей блестяще. Полностью освободила художника от всех суетных забот внешнего мира — была его секретарем, натурщицей, вела все хозяйственные и финансовые дела, всячески оберегала от невзгод и неприятностей, словно мать, холила и лелеяла Сальвадора, как ребенка, — ее материнский инстинкт, никак не проявившийся по отношению к дочери, сполна излился на Дали. Он и вправду был похож на малыша, что сидит в манеже, огражденный от всякой опасности, и безмятежно играет в свои игры. Да и Гала его иначе как малышом и не называла.

Вот такое мы сделали сопоставление, а теперь перейдем к дальнейшему повествованию.

Болезнь любимой женщины художник переживал очень остро, и это нашло отражение также и в его работе «Кровоточащие розы», где изображена молодая девушка у круглой, упертой в облака, колонны. Ее левая рука как бы заломлена за колонну, а на животе — красные розы, с которых по бедрам девушки стекает кровь. Слева от фигуры — кусочек кадакесского пейзажа, а справа — обрезанная рамой мужская тень, расположенная почти горизонтально. Ясная по замыслу и лаконичная, эта работа в особом толковании не нуждается.

Картины Дали хоть и продавались, но денег на жизнь в Париже катастрофически не хватало. Поэтому Гала каждый день с папкой рисунков Дали ходила по галереям, пытаясь их продать и найти покупателей на живописные работы. Это было очень трудное для них обоих время. До этого они оба не знали материальных проблем — Галу обеспечивал муж, а Дали — отец.

Заходила она и к старым клиентам, тем, кто уже покупал работы Дали, и предлагала новые. Но все это не спасало положения. И тут ее осенило. Однажды она пришла к графу Жан-Луи Фосиньи-Люсенжу, поклоннику таланта молодого испанского дарования, и предложила идею под названием «Зодиак». Суть идеи такая: граф находит среди своих бесчисленных знакомых в «обществе» еще одиннадцать богатых собирателей современного искусства, чтобы вместе с ним было двенадцать, по числу месяцев в году. Каждый из них делает ежегодный взнос в пользу Дали, и это давало им право выбора картины Дали в определенный месяц года. Такой взнос составил бы месячный заработок художника, а в месяц он при его «проворстве», как говорила Гала, мог написать не одну картину. Графу идея понравилась, и он ее осуществил.

В «Зодиак», помимо графа, вошли супруги де Ноай, американка Каресс Кросби (у нее Дали впоследствии будет жить в Америке и там напишет свою знаменитую книгу «Тайная жизнь», — дойдем и до этого), уже знакомая нам маркиза Маргарет Куэвас де Вера, графиня де Пекки-Блант и другие, в том числе американский писатель французского происхождения Джулиан Грин, сестра которого Энн также претендовала на авторство изобретения «Зодиака». По ее версии, к ней пришел Дали и сказал: «Энн, у нас совсем нет денег», и ее якобы осенило.

В конце 1930 года выходит первая книга Дали под названием «Видимая женщина», содержащая три статьи — «Дохлый осел», «Гигиеническая коза» и «Великий мастурбатор», — а также большой текст «Любовь». Среди прочих фрейдистских толкований любви (а мы уже обращались к этому в первой главе, когда говорили о совпадении детских ассоциаций Дали и героя романа «Волшебная гора» Ганса Касторпа) Дали здесь пишет, что подлинная любовь предполагает настолько всеобъемлющее чувство, что влюбленный не побрезгует и физиологическими отправлениями объекта своего поклонения. Кроме этого, текст содержал пассаж о будуаре родителей в Кадакесе, где стоял мерзкий запах мочи, плохого табака, семейной идиллии и дерьма. Стоит ли говорить, как эти строки взбеленили отца, когда ему подсунули «Видимую женщину», обложку и фронтиспис которой украшал к тому же дорисованный Максом Эрнстом фотопортрет Галы.

Но самым значительным событием 1930 года была премьера «Золотого века». Волной своего скандального успеха он вынес имена Дали и Бунюэля на вершину известности. Премьера состоялась 28 ноября в «Студии 28», на этот раз без Бунюэля — он был в Голливуде. В фойе продавали программку, как в театре, где был такой текст Дали:

«Моей основной идеей сценария «Золотого века», написанного мной вместе с Бунюэлем, был показ прямой и чистой линии “поведения” индивидуума, исповедующего любовь среди подлых гуманитарных и патриотических идей и других низких проявлений действительности».

Далее в программке приводится краткое содержание фильма.

Сразу после показа «Золотого века» практически ни одна из столичных газет не осталась равнодушной к этому событию. Буржуазная пресса негодовала, а «Юманите» с удовлетворением отмечала, что буржуазия и ее оплот — армия, полиция, церковь, мораль, семья и государство давно не получали такой чувствительной оплеухи.