Книга Солдатский долг. Воспоминания генерала вермахта о войне на западе и востоке Европы - Дитрих фон Хольтиц

В таких условиях начальник Генерального штаба, прежде несший полную ответственность за ведение военных операций, опустился до уровня более или менее безответственного советника. Гитлер не замечал очевидного: того, что соотношение сил все больше меняется не в нашу пользу. Он не желал видеть, что после Тобрука[62] и Сталинграда военная удача отвернулась от нас. В его глазах последующие неудачи не были результатом его собственных ошибочных расчетов. Наоборот, он всегда возлагал вину за них на «бездарных» и «потерявших веру в победу» генералов и офицеров Генерального штаба. Поражения часто влекли за собой смещение с должности и даже предание суду наших лучших генералов и штабных офицеров.

Повышение в званиях у офицеров Генерального штаба шло значительно медленнее, чем у служивших в войсках, что ясно показывало неприязнь Гитлера к штабам и штабистам. Нередко бывало, что офицеры Генерального штаба, переведенные в войска за неспособность к штабной работе, продвигались в чинах намного быстрее, чем их товарищи, оставшиеся на прежнем месте. К концу войны штабные офицеры имели право на очередное звание и боевые награды только при условии, если они проявили себя как командиры боевых частей, что совсем не соответствовало их первоначальному предназначению. Постоянно усиливавшаяся чехарда в высших эшелонах вооруженных сил имела не менее катастрофические последствия, чем вынужденная неспособность Генерального штаба осуществлять управление войсками. Подозрительность к Генштабу и боязнь, что он сосредоточит слишком большую власть, побудили Гитлера создать систему раздельных служб по принципу «divide et impera»[63]. Поэтому военные органы управления часто оказывались вынужденными буквально бороться с другими организациями рейха.

В то время как начальник Генерального штаба остался ответственным за операции только на Восточном фронте, Верховное главнокомандование вермахта (ОКВ), чьи обязанности, в принципе, должны были заключаться в руководстве и координации деятельности трех видов вооруженных сил (сухопутных войск, военно-воздушных и военно-морских сил), отвечало за операции на Западе. Таким образом, полный контроль за военными действиями осуществлял сам Гитлер. Мне кажется излишним говорить, что подобная концентрация полномочий в руках одного человека превосходила бы физические и умственные силы даже Мольтке или Шлиффена.

Главное оперативное управление Генерального штаба больше не существовало. Его функции были разделены, вследствие чего возникло определенное соперничество между Верховным главнокомандованием вермахта (ОКВ) и главным командованием сухопутных сил (ОКХ). Руководствуясь оправданными, но односторонними интересами своего ведомства, оба они вели борьбу за каждую дивизию, я даже могу сказать: за каждый новый танк или пулемет, выходящий с завода.

Не будем забывать войска СС, образовывавшие особую армию, получавшую самые лучшие пополнения в живой силе и технике, тогда как старые дивизии, проявившие себя в деле, полностью изнашивались и обескровливались. В тактическом отношении ОКВ и ОКХ имели весьма ограниченное влияние на дивизии СС, которые, следует отдать им должное, сражались доблестно. В вопросах же пополнения и технического обеспечения они не имели к этим дивизиям никакого отношения. Следует упомянуть также многочисленные особые формирования, подчинявшиеся непосредственно Гитлеру, такие как Имперская служба труда, Организация Тодта, специальные диверсионные подразделения СС. Их подчиненность местным военным властям была неопределенной, они вели совершенно обособленную от армии (сухопутных сил) жизнь. Случалось, что позиции в тылу и дороги строились без всяких консультаций с ответственными за это военными службами.

Наконец, люфтваффе (военно-воздушные силы) часто преследовали в проводимых операциях цели, абсолютно отличные от целей сухопутных войск. Взаимодействие между ВВС и наземными войсками, требовавшееся в связи со сложившейся на фронте обстановкой, являлось скорее результатом добрых отношений и взаимопонимания между двумя командующими, чем выполнением приказа, спущенного из вышестоящей инстанции.

То же самое можно сказать и о взаимодействии армии с кригсмарине (ВМС). В данном случае я не имею в виду Норвежскую кампанию, где все было организовано достаточно хорошо. Все упиралось в нечеткость, характерную для приказов, исходящих от командования. Например, если бы командование действовало тверже, остатки 17-й армии могли быть эвакуированы из Крыма в румынскую Констанцу, что сохранило бы жизни или избавило бы от плена десятки тысяч немецких и румынских солдат[64].

Доводя беспорядок до высшей точки, Гитлер стал назначать «уполномоченных генералов», которые по собственному разумению, без консультаций со штабами контролировали производство и поставки предметов снабжения, за которые отвечали: запасных частей, грузовиков и тому подобных вещей.

В общем, приходится признать горькую истину: во время Второй мировой войны военные управление и планирование все больше уводились из компетенции Генерального штаба или, точнее говоря, стали для него невозможными. Лишив Генеральный штаб ответственности за руководство операциями, разделив его надвое и распределив его организующие функции между множеством служб, подчиненных непосредственно высшему руководству рейха, Генштаб довели до полного упадка. Результатом этого стала бессмысленная гибель сотен тысяч немецких солдат, открывшая путь к крушению рейха.

Читатель наверняка ждет от меня ответа на вопрос, почему немецкий Генеральный штаб участвовал в этом беге к пропасти, не предпринимая серьезных попыток остановить его. Здесь мы затрагиваем вопрос, столь часто обсуждаемый со времени окончания войны: 20 июля 1944 года. Это увело бы нас слишком далеко в детали истории движения Сопротивления и событий 20 июля, в которых приняла активное участие часть работников Генерального штаба.

Каким бы ни было мнение каждого об этом деле, одно очевидно: Гитлер являлся главой государства, избранным немецким народом и признанным зарубежными странами. Национал-социализм сумел перестроить интеллектуальную политическую и экономическую жизнь в соответствии со своими установками. До тех пор пока везение сопутствовало нам в войне и сохранялась надежда на ее успешное завершение, трудно было решиться на убийство Гитлера и полное изменение внутренней и внешней политики. Следствием этого стали бы серьезные внутренние беспорядки и непредсказуемые последствия на внешнеполитической арене. В 1942–1943 годах, когда чаша весов начала склоняться на сторону наших противников, момент для свержения режима казался более благоприятным. В этот момент массы немецкого народа должны были догадаться, что с Гитлером войну до победного конца довести невозможно. При этом в военном отношении мы были еще достаточно сильны, чтобы начать переговоры с нашими противниками на равных. Этот шанс был упущен.

Как бы то ни было, 20 июля 1944 года слишком опоздало. Устранив в этот момент Гитлера, мы могли бы избежать многочисленных ненужных жертв и многие наши города не были бы разрушены. Однако изменить ход войны уже было невозможно. В тот момент союзники уже пришли к соглашению о необходимости добиваться безоговорочной капитуляции и полной военной оккупации территории Германии.

Судьбе было угодно, чтобы мы до дна выпили чашу страданий вместе с Гитлером. Невозможно предположить, как бы развивались события, если…