Книга Нить - Виктория Хислоп

Зении с малышкой отвели место в бельэтаже вместе с другими матерями с младенцами. Там же оказалось несколько ее соседок из Смирны. Они не разлучались с самого дня побега. Эти женщины расспрашивали Зению о том, как она потеряла дочь, заверяли, что они непременно найдут друг друга, обещали помогать ей всеми силами. Но ей было трудно забыть, что эти самые люди не выпустили ее из лодки, когда она поняла, что Катерины с ней нет. Женщина до сих пор недоумевала, зачем послушалась их тогда. Простить такое было трудно, и горечь на душе не проходила.

За эти месяцы Зения поняла, почему все так беспокоились, что лодка перевернется. Они боялись не за себя. Эти люди успели спасти мощи и несколько икон из их церкви в Смирне и с тех самых пор планировали построить новую церковь и принести в нее частицу старой. Бесценные осколки прежней жизни лежали тогда на дне лодки, и беглецы никак не могли допустить, чтобы кто-то помешал их спасти. Только поэтому они и встали между Зенией и Катериной.

Зения старалась выкинуть эти мысли из головы. Она тосковала по убитому мужу и пропавшей дочери и каждый день уходила из шумного и грязного Оперного театра в ближайшую церковь. Она целовала стеклянный экран, стоявший между ней и иконой Панагии, и думала, сколько же отпечатков губ на этом стекле – ее. Каждый день она просила об одном: открыть ей правду. И горевала, даже не зная, жива ее любимая дочь или нет.

Удалось ли Катерине спастись от жестокой мести турецких солдат? Зении нужно было только одно: «да» или «нет». Слухи о массовых изнасилованиях и отрезанных головах быстро расползлись за пределы Смирны. Она хотела только знать, жив ее ребенок или умер, каким бы страшным ни был ответ.

Поговаривали о новых домах для обитателей Оперного театра, и эти вести вызвали радостное волнение. Зения мечтала, что в новом доме будет камин, туалет на улице, стол и стулья, кроватка для малышки и диванчик для Катерины. Словно для того, чтобы подстегнуть ее фантазии, одна из соседок по бельэтажу рассказала, что есть люди, которые могут помочь ей разыскать дочь.

– Может быть, им удастся найти ее и передать письмо. Возьми да напиши, посмотрим, что из этого выйдет. Хуже ведь не будет, правда?

На следующий день Зения отыскала дорогу в Комиссию по расселению беженцев.

– Моя девочка еще маленькая и читать толком не умеет, – объяснила она женщине, сидевшей за столом, – но, может быть, кто-нибудь где-нибудь увидит ее имя и догадается…

– Да, – сказала женщина и повторила слова Зении с сильным французским акцентом: – Может быть, кто-нибудь где-нибудь догадается…

Она равнодушно взглянула на письмо и бросила его в стопку на столе.

«Катерине Сарафоглу, – было написано на конверте. – Из Смирны».

Зения мало надеялась, что письмо дойдет до адресата, но что еще она могла сделать? Это было все равно что выпустить наугад стрелу в темноту.

Глава 12

Несколько лет Катерина старательно писала письма, однако ответа все не получала. Но это ее не останавливало. Заодно и хороший повод поупражняться в письме. Месяц за месяцем ее горячее желание разыскать маму слабело, зато почерк становился тверже. В этих письмах без ответа она писала обо всем, что делала, о том, как проводила дни. Это был дневник совершенно счастливого ребенка.

Каждое письмо Евгения относила в контору Комиссии по расселению беженцев, а оттуда их, в свою очередь, передавали на почту. Евгения заметила, что их знакомой американки там уже нет, и поняла, что служащих сокращают. Жизнь беженцев начала устраиваться. Правда, многие до сих пор еще жили в лагерях, но большинство благополучно переселили в специально построенные деревни на севере. Кухни, где раздавали бесплатный суп, еще работали, но почти все люди уже сами зарабатывали себе на жизнь: перебирали табак или изюм, ткали, шили. Те, у кого была какая-то профессия, наконец-то смогли устроиться.

Ольга одолжила Евгении денег на покупку ткацкого станка, и маленький домик наполнился ритмичными звуками снующего туда-сюда челнока.

– Деньгами отдавать не надо, – сказала Ольга, – но можете когда-нибудь потом, когда мой дом будет готов, соткать мне туда что-нибудь.

Евгения улыбнулась. Денег, которые она зарабатывала, едва хватало на еду и одежду, и она была очень благодарна Ольге за ее доброту. Особняк понемногу отстраивался, но времени до того дня, когда нужно будет выплатить долг, оставалось еще немало.

Катерина любила смотреть, как у нее на глазах растет ковер. Близнецам это было не так интересно. Ткацкий станок напоминал им о доме, о прежних временах, до приезда в Грецию. Стук челнока и вид шерстяных мотков, сваленных кучами у матери под ногами, переносил их в почти уже забытое прошлое, и они сами не знали, были ли эти смутные воспоминания сладкими или горькими. Самые яркие впечатления оставил побег. За несколько минут до этого мать сидела за станком и ткала.

Евгения не поддавалась на Катеринины просьбы дать ей поиграть со станком. Ковер требует твердой руки, чуть собьешься – и цена ему уже не та. Поэтому Катерина сидела рядом и довольствовалась своей работой – вышивкой, которой занималась под руководством настоящей мастерицы – кирии Морено.

Кирия Морено не ходила каждый день в швейную мастерскую, а работала дома: вручную доделывала мелкие детали на одежде, которую шили на предприятии ее мужа. У нее было два сына и ни одной дочери, и она с радостью согласилась научить Катерину кое-каким из своих излюбленных швов и приохотила ее к вышиванию картин цветным шелком – она сама этим увлекалась, когда ей было девять лет. Через несколько месяцев тоненькие пальцы и острые глаза Катерины уже справлялись с такими тонкими узорами, что и самой кирии Морено были не под силу.

Соседи по улице Ирини еще больше сблизились. Двери в домах были, но их никто никогда не закрывал. Зимой вход завешивали плотной занавеской, чтобы тепло не выходило, а летом – другой, полегче, чтобы дом хоть немного продувало ветерком, веющим с моря. Занавеска означала, что и дети, и взрослые могут входить друг к другу без приглашения. Ребятишки носились туда-сюда всей гурьбой, и получалось так, что в доме или все шестеро малышей, или ни одного. Они росли вместе, почти как братья и сестры, а не просто друзья.

На этой улице всегда кипела работа. Разве что Ольга иной раз оставалась без дела. Она все-таки была дама и вот-вот должна была вернуться в свою обычную жизнь, в роскошный особняк, но ей вовсе не хотелось с этим спешить. Раз в неделю она заходила в новый дом, когда нужно было решить, в какой цвет красить стены, и уже несколько лет отдавала распоряжения по поводу обстановки комнат. Маляры, драпировщики, мебельщики, ткачи-ковровщики – кто только не побывал в доме у моря. Когда дошло до подписания контрактов на работу, всем им пришлось удивиться.

– Торопиться некуда, – говорила Ольга с милой улыбкой.

Все высшее общество Салоников всегда требовало, чтобы работа была сделана вчера. Исключая кирию Комнинос. В этом городе, где богатые становились все богаче, а бедные – все беднее, те, у кого были деньги, только и делали, что ужесточали требования. Все подрядчики обсуждали между собой эту странность. Они не могли понять эту женщину, что велела им работать потихоньку, без спешки, и недоуменно чесали в затылках.