Книга Сказки для парочек - Стелла Даффи

Продолжаю. Здесь главная я, а не мое тело. И я ему это докажу.

Исключительно силой воли я удлиняю ноги. Кости голени и бедра тянутся друг к другу. Новая длина сокрушает коленную чашечку, утрамбовывает костяные щепки в растянутом хряще. Потревоженный хрящ пружинит и обматывается поношенными сухожилиями. Кости щиколотки распадаются, пощелкивая; и мириады крошечных осколков снова складываются, увеличивая размер ноги с четырех с половиной до шестого. Я подношу скрюченные руки к лицу: пальцы растопырены, хрящи удлиняются, костяшки трещат, кожа натягивается, покрывая растущие кости. Желтый жир капает с потрескавшегося эпидермиса; хотя прежняя «она» обладала милой округлостью без каких-либо признаков ожирения, новая «я» будет высокой и очень худой. В подкожном жирке я более не нуждаюсь. Старые волосы выдраны, выкорчеваны шилом прядь за прядью по всему телу. Новые пупырышки прорастают сквозь кожу, миниатюрные поры отплевываются кровью, а затем выпускают острые стрелы волос — длинных, прямых и светлых. Волосы слегка испачканы кровью, потом отмою. Рот приходит в движение. Язык разбухает, заполняя щель между дыханием и беспамятством, вываливается, разрушая нёбо, и уплотняется в новую форму, едва не придушив меня. Зубы сами выдергиваются, разлетаясь по комнате. На их месте выныривают новые, идеальные, крупные — теперь у меня улыбка, как у богатой калифорнийки, — но понимание происходящего не утишает боль. Скажите об этом семимесячному младенцу. Новые коренные удаляются кровавым рывком — рот Глории Свенсон, скулы Джоан Кроуфорд. И последнее — позвоночник. Расстояние между позвонками увеличивается по меньшей мере на дюйм, я посажена на дыбу по собственной воле. Теперь я уже кричу по-настоящему, не в силах сдержаться даже ради спокойствия Ассоциации башенных жильцов под председательством миссис Маллиган. Узелки перекрученного позвоночника растягиваются до предела, замирают от ужаса и с хрустом выстраиваются в новый совершенный ряд. Центральная нервная система разрастается, чтобы заполнить удлиненные члены, укрепленные органы и тонкую кожу. Все в крови, и все кончено. Деревянные штифты, державшие меня, вынимаются. Меня отпустило.

Час спустя, собравшись с силами, волокусь к кровати. Чистые прохладные простыни нежно приветствуют новое тело. Кожа в трещинах, новые конечности умоляют об отдыхе, прилив новой крови и соков еще не завершился. Из тонкой шелковой простыни я скручиваю кокон, обматываю грудь, руки, ноги и напоследок голову. Смыкаю мои новые голубые глаза и сплю.

Десять дней спустя я просыпаюсь. Еще не выбравшись из кокона, уже знаю: я готова. Встаю и гляжу на свое обновленное отражение. Улыбаюсь в ответ этой женщине. Отличная работа. От десятидневного сна я стала даже тоньше, чем рассчитывала — длинные ноги и руки тонки, как у паучихи. Я кажусь хрупкой, но могу согнуть себя в бараний рог. Я вся покрыта тонким светло-золотистым пушком, он смоется, а я останусь натуральной блондинкой — грозный викинг в девичьем теле. У меня широкий и пухлый рот; скулы, острые как бритва; пронзительно голубые, как небо над пустыней, глаза. Пока я спала, падал снег, Лондон блаженно чист. Он вливает в меня отраженную белую энергию. Я спокойна, собрана и нетерпелива. Снова принимаю ванну — последнее крещение новой плоти. Обливаю водой кожу, и она естественным образом покрывается загаром — густые сливки превращаются в янтарь, сияющий и отполированный десятью сутками созревания в шелковом коконе. С упоением ощупываю себя. Шрамов не осталось. Свечи давно догорели. В комнате тихо и холодно. В теле тишина и сосредоточенность. Я разглядываю себя в большом зеркале.

Потрясающе, просто фантастика.

За дело.

33

Мужчин с меня, пожалуй, хватит. Не заняться ли женщиной для разнообразия?

Новая худая Кушла лежит на солнышке, улыбаясь, как согревшаяся кошка — лоснящийся мех на батарее центрального отопления. Массажный стол под ней твердый, даже жесткий. Она лежит на спине, вытянув руки вдоль тела, под ласковым светом, что льется через окна, сберегающие тепло, — двойные рамы, солнечные уловители. Где-то тихонько позвякивает ловушка для ветра. В комнате густо пахнет эмульсией, маслом для тела и теплым старым дубом. Единственная штора на окне, длинная, драповая, сдвинута в сторону.

В комнату возвращается женщина. Она смотрит на Кушлу чисто профессиональным взглядом. Пока профессиональным. Она молчит. Нет нужды разговаривать, словесную часть сделки они уже завершили. Женщина накрывает голый торс и ноги Кушлы темно-зеленым полотенцем и начинает.

Привычным движением смахивает пряжу волос с шеи Кушлы, под ними тонкая точеная ключица, узкие плечи, кости пробиваются сквозь загорелую кожу. Подготовив рабочую площадку, женщина капает ароматным маслом на ладони и приступает к массажу. В течение полутора часов она мнет новое тело Кушлы, скручивая и выворачивая мускулы, и снова возвращая их в прежний вид. Она переделывает только что сработанное; тщательно массирует части тела, которые только на прошлой неделе пришпилили друг к другу; разглаживает и без того идеальную кожу. Женщина приятно удивлена. И даже изумлена. Никогда прежде она не видела такого тела. По крайней мере, у взрослого человека. Своего маленького сына она массировала каждый вечер в первые полтора года его жизни. Тогда его тело было таким же чистым, как это. Но к восьми годам на коже у мальчика уже появились мелкие погрешности и возрастные отметины — вешки, которые и доказывают, что мальчик живет. Она бы и сейчас каждый вечер трудилась над его телом, но сын ей не позволяет; в его возрасте прикосновение матери — нежелательное вмешательство; ее нежные пальцы — захватчики, вторгшиеся в единственную страну, которую восьмилетний ребенок может назвать своей — его тело.

Женщина, лежащая под зимним солнцем и руками массажистки, не разговаривает и не спит, не кричит от боли и не стонет от облегчения. Она просто лежит; двигается, когда ее просят; поднимает ногу или руку; поворачивается на левый бок или на правый. Ее спина столь же совершенна, как и грудь; обе стороны тела льнут друг к другу в безупречном зеркальном единстве. Ее крестец мягок и подвижен, позвоночник — чудесный механизм, управляющий двадцатью четырьмя крепкими, но гибкими позвонками. Череп, грудная клетка, позвоночный столб, таз, члены — все не просто не имеет изъянов, но выглядит, как на картинке из учебника. И кроме того, она красива.

Фрэнсис Хант влюбилась во взрослое тело, в его совершенную структурную гармонию — другого такого тела она в жизни не видела. И как Фрэнсис ни старалась, как ни боролась с собой, сколько не предупреждал ее здравый смысл, прошло совсем немного времени, и она влюбилась в Кушлу.

Фрэнсис — целительница. Ее руки тянутся к жизни, как глаза иных людей алчут дорогого шоколада или бриллиантов. Женщина, чье тело сейчас мягко поддается ее напору, пришла с обычными жалобами: боли в спине, мигрени, потеря гибкости, ломота в суставах. Фрэнсис расспросила подробнее, ничего интереснее традиционных жалоб не услышала и покончила с этим. Неделя выдалась тяжелой, в следующие два дня она ожидала несколько старых пациентов, тех, кто действительно нуждался в ней, для кого лечебный массаж не просто удовольствие, но эффективное лечение. Эти пациенты действительно страдали, и в ее силах было облегчить их муки. Фрэнсис ценила постоянных клиентов, и при длительном лечении делала скидку; деньги она зарабатывала в основном на одноразовом массаже. Фрэнсис написала историю болезни высокой блондинки, отметила банальные жалобы и попросила клиентку раздеться.