Книга До самых кончиков - Чак Паланик

Бриллштейн терзал ее со вкусом. Взгляд старикашки препарировал ее тело с той же беспощадностью, что и взоры незнакомых толстосумов, которые пытались проанализировать ее чувственные тайны на парижских суарэ.

Ледяным тоном она ответствовала:

– Мы с мистером Максвеллом занимались исследованиями.

А-а! – почувствовала Пенни, с минуты на минуту жди залпа из главного калибра. Несмотря на постоянный приток прохлады из кондиционера, конференц-зал напоминал сауну. Мужчины крутили головами, оттягивая пальцами воротнички, и норовили тайком ослабить галстук. Дамы-коллеги – их, впрочем, было немного – были готовы прийти ей на помощь, а покамест сами обмахивались первым попавшимся юридическим документом.

– В таком случае… – сверился Бриллштейн со своими записями, – правда ли, что в месяце апреле семнадцатого числа, в промежутке от семи пополудни до восьми вечера, вы уведомили мистера Максвелла об успешно состоявшемся оргазме номер сорок семь, индуцированном в вашем теле средствами и приемами, которые вы сейчас именуете термином «исследования»?

Пенни насторожилась. Положим, да, это правда, но откуда у Бриллштейна такие точные цифры? Столь подробные сведения он мог получить, лишь пообщавшись с самим Максвеллом. Догадка пронзила ледяной молнией: Бриллштейн с ним заодно!

А старикашка тем временем развивал успех:

– На протяжении без малого часа ваш пульс составлял в среднем сто восемьдесят ударов. – Обратившись к бумажкам, он зачитал: – «Респираторная динамика стабилизировалась на сто девяносто одном такте в минуту». – Вам не кажется, что вы были с лихвой вознаграждены за участие в этом, с позволения сказать, эксперименте?

Он самодовольно ухмыльнулся, дразня катышками глаз: ну, вздумаешь отрицать?

Не дожидаясь ответа, старший совладелец ткнул в кнопку, что была вмонтирована в столешницу. С потолка быстренько съехал проекционный экран. Очередная кнопка вызвала к жизни собственно проектор, из невидимых динамиков хлынул визг. До гротеска объемистое, многократно увеличенное и нагое женское тело заполнило всю отведенную площадь. Дама ерзала на спине среди вороха атласных подушечек, сминая в кулаках белый шелк простыней. Эфес чего-то розового торчал у нее между ног. Когда судорожные конвульсии стали угрожать смещением розового приспособления из нужной точки, в кадре возникла мужская рука и решительно вернула инструмент на место, загнав по самую рукоять. На пальце смельчака сверкнул рубиновый перстень.

Рука Макса. И билась на экране не какая-нибудь дикарка, а Пенни.

– Мисс Харриган, – поднял голос Бриллштейн, чтобы перекричать зафиксированное электроникой хрюканье, – как прикажете это понимать?

Пенни обернулась к Тэду, ища поддержки, но он даже не смотрел на нее. Упершись локтями в коленки, парень прятал лицо в ладонях и лишь мотал головой от отчаяния.

М-да. Одно дело рассуждать о тестировании, важно оперируя профессиональным юридическим жаргоном, и совсем другое – воочию видеть, как Пенни барахтается в собственном блаженстве, едва не сходя с ума от необузданной, животной разрядки, брызжет вульгарными непристойностями… словом, мало чем напоминает добросовестного трудолюбивого ученого.

В эту жгучую минуту предельного унижения, когда десятки специально обученных правоведов чесали в затылке, решая, кто перед ними – обманутый соавтор эпохального изобретения или просто наглая бесстыжая девка, Пенни услышала знакомый рокот. Вскоре все здание дрожало под ударами звуковых волн, отраженных соседними небоскребами. Двумя этажами выше готовился сесть вертолет.

Интересоваться нет нужды. Пенни знала, кто вот-вот появится.

Видео кончилось. Экран уехал обратно в потолок.

– Господа, – взял слово Бриллштейн, – за работу. После обеда нам предстоит еще одна длительная процедура фиксации показаний.

Пока утомленные адвокаты освобождали места и помещение в целом, Бриллштейн протянул Пенни руку.

– Юная леди, – сказал он, – если позволите, маленький совет. Думаю, ваша затея чрезвычайно глупа.

Пенни разрешила ему довести ее до двери за локоть.

Расставаясь в коридоре, он поинтересовался, нельзя ли попросить ее об одном одолжении.

Онемев от удивления, Пенни кивнула.

– Будьте так любезны, – сказал Бриллштейн, сочась презрением, – передайте вашей подруге Моник, что она уволена!

– Ты уж не сердись на меня, доченька.

Мама.

Пенни сидела с газетой за кухонным столом, когда загудел мобильник. Все сегодняшние новости касались покойного президента. От Белого дома пока не последовало никаких официальных заявлений, но одна из следственных комиссий уже выпустила предварительный отчет. В соответствии со служебным протоколом, Верховный главнокомандующий не подвергался ни личному досмотру, ни сканированию металлодетекторами. Наоборот, все и всегда считали, что президент – это потенциальная цель, объект атаки. А не стрелок. Хайнд, как выяснилось, сочетала в себе обе роли. Вице-президента – естественно, мужчину – спешно привели к присяге. Всезнайки-радиокомментаторы кивали на менопаузу: довела, проклятая, до измены родине самоубийством.

Поскольку пистолет так близко был к микрофонам, грохот получился апокалиптическим. У Пенни до сих пор звенело в ушах, и матери приходилось надрываться, чтобы из Небраски докричаться до дочери.

Осторожно подбирая слова, домохозяйка из глубинки сообщила:

– Знаешь, я все-таки прикупила этих «кончиков»…

У Пенни сперло дыхание.

Вслед за признанием мать поменяла тон, подняв голос до девчачьего писка:

– Что ж ты мне раньше не сказала?! Так проняло, до сих пор не отпустило! Вот почему Господь Бог сделал нас женщинами! А твой папаша вторую неделю в лесу дуется. Ну чисто ребенок… – Застеснявшись, мать добавила: – Только они хрупкие какие-то… Специально, что ли…

Пенни пробормотала:

– Так. Что именно поломалось?

Даже по телефону было слышно, как мама залилась румянцем.

– Ах, доченька, одному богу ведомо, как эти инженеры в своих ОТК работают. Да и я хороша: завела ее на все обороты. Как в этой… ну… про часики которая?

Пенни смутно припомнила бодрящий рекламный слоган от «Таймекса»: «Нас бьют, а мы всё ходим».

– Но пока не сломалась… – мать вздохнула, – я таких ощущений набралась, на всю жизнь…

Пенни скрестила пальцы.

– Мам, я спрашиваю, что это была за штучка?

«О, только не стрекозка!» – мысленно взмолилась она.

– Стрекозка.

– Ну мама! – вознегодовала дочь.

А та, словно не слыша, продолжала:

– Помнишь, как ты в седьмом классе выпрашивала кроссовки, по которым все с ума тогда сходили? Считай, что и я спятила. Знаешь, когда я вижу рекламу этих штучек по телевизору, у меня внутри что-то такое прямо щекочет, не могу.