Книга Скрипка некроманта - Далия Трускиновская

— Любовь моя, мы сегодня поужинаем в «Петербурге», — сказал подруге фон Димшиц. — Пока фон дер Лауниц не сбежал к своим пейзанам, нужно нанести ему визит — глядишь, он в Риге и задержится.

— Я, собственно, это имел в виду, — согласился Маликульмульк. — А пока мы могли бы сыграть в ломбер, к примеру.

Ломберный столик он уже приметил в углу гостиной. А шкатулка, стоявшая на нем, явно содержала в себе карты, мелки, жетоны и прочее добро, необходимое в игре.

— Забавно, что мы раньше не встретились, — сказал, усмехнувшись, шулер. — Я ведь в девяносто пятом был в Москве; может статься, в одних домах игрывали.

— В девяносто пятом? — переспросил Маликульмульк. — Так не знавали ль вы секунд-майора Ротштейна?

— Имел честь принадлежать к его картежной академии.

— До мая?

— Совершенно верно изволили заметить — до мая. А когда стало ясно, что это дело плохо кончится, я не стал дожидаться июня и любезного приглашения к господину Каверину… У меня, видите ли, слабое здоровье, волнения мне противопоказаны. И потому я обыкновенно осторожен.

— Да, я заметил это, — сказал Маликульмульк, вспомнив, как внезапно исчез фон Димшиц, бросив своих товарищей-игроков и даже сожительницу Эмилию на произвол судьбы. — А как вы поняли, что пора уезжать? Я полагал, что в дом, где играют Шаховской, Голицын, Мещерский и прочие наши князья, полиция заглядывать поостережется.

— Я жил в одной гостинице с Иевлевым, вы ведь знали Иевлева?

Напольные часы пробили трижды, и сразу же опрятная служаночка-латышка внесла поднос с большой синей кружкой. Поставив его перед шулером, она сделала книксен, покосилась на хозяйку, та кивнула, и девушка вышла.

— Отставного коллежского асессора? Встречал его в доме у господина Молимонова. Но игрок он был… — тут Маликульмульк замялся, не зная, как перевести на немецкий русское игроцкое словечко «подмазка». Оно означало проигрыш у игроков, которые, видя неблагосклонность Фортуны, не смиряются, а отыгрываются, пока не останутся без гроша за душой. Смолоду и ему довелось как-то быть в подмазке — и опытные игроки этим воспользовались.

— Прямо скажем, он был глуп. Кто ж устраивает дуэль с удачливым соперником на кулаках, да еще во время праздничного гуляния, на виду у всей Москвы? Простите, я должен выпить отвар.

Фон Димшиц взял кружку, накрытую блюдечком, и медленно, по малому глоточку, с поразительной педантичностью выпил пахучую жидкость. Маликульмульк меж тем вспоминал, как звали игрока, который обыграл Иевлева ни много ни мало — а на десять тысяч. Тот как раз славился своей удачливостью — а вот в кулачном бою был нещадно бит; скорее всего, поделом.

— Волгин? Волжин! — воскликнул Маликульмульк и сразу вспомнил малоприятную личность авантюриста, напрочь утратившего чувство меры: это ж надо умудриться, чтобы в век, когда в карты играют все поголовно, с пеленок до смертного одра, быть высланным из столицы за игру. — Афанасий! Помню!

— И все подробности помните? — поставив кружку, спросил фон Димшиц.

— Всех, возможно, и не знал. Вы когда Москву покинули?

— Я уехал еще в мае. После того, как эти два дурака были схвачены на гулянье и доставлены в Управу благочиния, в переулке…

— В Столешниковом.

— Благодарю. Их так ловко допросили, что на квартире у Волжина произведен был обыск. Там сыскались и десять тысяч, проигранных Иевлевым, и целый сундук с краплеными картами, и всякие ценные вещицы, и ассигнации, и векселя. А у вас в государстве действует указ покойной императрицы, в котором игры такого рода воспрещаются, и Волжин был посажен в тюрьму.

— Тогда государыня еще была жива.

— Но указ и теперь не отменен. А Иевлеву велели сидеть в гостинице и не покидать Москву. Но я довольно осторожен — я заметил, как за ним ходят какие-то подозрительные люди. Стало ясно, что господин Каверин… он все еще в Москве обер-полицмейстером?

— Я полагаю, да, — неуверенно отвечал Маликульмульк. — По крайней мере, все полагают, что нынешний государь вернет его на этот пост. Покойный государь сперва его очень ценил, потом за что-то осерчал и отстранил от государственной службы. Когда мы проезжали через Москву, он еще был директором какого-то банка.

— Понятно. Так вот, мне стало ясно, что Каверин и московский главнокомандующий Измайлов решили собрать все сведения о карточных академиях, а с какой целью — нетрудно догадаться. Я не стал ждать неприятностей и, пока это было возможно, уехал в Ревель.

— Тогда вы из фон Дишлера стали фон Димшицем? Или наоборот?

— Пришлось. Наше ремесло сего не возбраняет… Так что же было после моего отъезда? Слухи доносились ужасающие. Я от греха подальше перебрался в Дерпт, а потом понял, что в Дерпте придется помирать голодной смертью — там нет настоящей игры, нет настоящих денег. Но там я познакомился с Элизабет, то есть с Эмилией фон Ливен, она свела меня со своим несчастным кузеном, мы объединились… остальное вам известно.

Шулер явно не хотел лишний раз вспоминать Эмилию, да еще в присутствии своей новой избранницы. И без того она, услышав женское имя, насторожилась.

Маликульмульк поглядывал на нее с любопытством: это просто амурный союз или же фон Димшиц собирается ввести подругу в игру? Она была немолода, лет около тридцати пяти, и в одежде не чувствовалось хорошего вкуса, и в беседе она не блистала, но, может, именно благодаря этому фрау Векслер могла стать хорошей помощницей: она не казалась умной и опытной дамой, которой следует остерегаться.

— Было дело, обыкновенное для нашего государства. Как выразился древний грек Эзоп, гора родила мышь. Эту басенку и малые дети знают… дети, впрочем, ее читают по-латыни, в переложении римлянина Федра, — блеснул ученостью Маликульмульк и вдруг рассмеялся, вспомнив, где сам впервые встретил эту знаменитую мышь: в «Телемахиде» Тредиаковского, читать коего ныне можно разве что в наказание за грехи.

— Mons parturiens, — ответно блеснул фон Димшиц. И даже улыбнулся уголками губ, словно бы отмечая: а ведь мы с вами, сударь, говорим на одном языке.

— Сперва большой беды не ждали. Полагали, что эти два мошенника назовут несколько домов, где играют по-крупному. Но они чересчур разговорились. То ли Волжин, а то ли Иевлев доложил, что в молимоновском доме встречал некого чиновника почтового ведомства, кажется — кассира, который наворовал кучу денег из тех, что пересылались через московский почтамт. То бишь сыщики докопались, что проиграны деньги, за которые в ответе государство. А ведь и Молимонова за какие-то безобразия выгнали в свое время с почтамта, так что он ко времени нашего знакомства жил тем, что содержал карточную академию. Чиновника арестовали, назначили ревизию доверенных ему денежных ящиков, но он, бедняга, с перепугу принял яд. И далее — загадка. Якобы он оставил письмо, где каялся, что проиграл двадцать шесть тысяч рублей казенных денег, и составил список лиц, его обыгравших, который начинался с Волжина и Иевлева… Вспомнил, фамилия кассира была Шатилович.