Книга Секс в большом искусстве, или Как охмурить гения - Элисон Пейс

— Это твое? — с отвращением прошипел он.

Я удивилась, что могло вызвать такую гадливость у человека, тратящего большую часть жизни на демонстрацию брезгливости разной степени, и взглянула на предмет, который Дик брезгливо держал в вытянутой руке.

Это оказался мой журнальчик «Хэлло!». В сумасшедшей спешке переселения из номера в отеле «Хасслер» я, должно быть, забыла журнал. Я уже открыла рот солгать: «Это не мое», но вспомнила о скульптуре Йена, венчающей лестницу на площади Испании, и наш разговор. Йен тогда сказал: все, что от меня требуется, — твердо верить в себя. Я долго смотрела на журнал, затем взглянула прямо в глаза шефу. Глазки Дика сузились. Я тоже прищурилась. Так мы и стояли неподвижно, прожигая друг друга взглядом. Я подумала — и не в первый раз, — что вполне могу справиться с Диком.

— Да, мое, — кивнула я.

Босс первым отвел взгляд, повернулся и вышел.

Ну чем не схватка? И разве я не победитель?

Выставка продолжалась в безалаберной и неорганизованной манере, хотя каким-то образом дела, которые нужно было закончить, выполнялись. Вообще ситуация с артвыставкой точно отражает общее впечатление от Рима: в Вечном городе иностранца не покидает приятное ощущение полного кавардака.

Сиесту я, как правило, проводила в галерее: не было смысла возвращаться в номер и беспокоить Лючию — все равно почти сразу пришлось бы ехать обратно. Многие оставались на это время на работе, гуляя по галерее и заходя в другие павильоны. В день, когда признала «Хэлло!» своей собственностью, я отважилась зайти в павильон, ступить на порог которого раньше у меня не хватило бы смелости.

Сьюзен Ментон владела маленькой, но весьма респектабельной галереей. Она представляла менее известных художников, чем Дик Риз или Карина Кратц, но неизменно собирала качественные, новаторские работы, подбирая экспозиции с тонким, еще не оцененным по достоинству вкусом. Я давно восхищалась ею, правда, по другой причине: Сьюзен Ментон была единственной из бывших работников Дика Риза, кому удалось преуспеть в бизнесе, связанном с искусством. Задолго до того, как я узнала, кто такой Дик Риз, еще в колледже, когда я искренне считала искусство спасающей мир красотой, не подозревая о безобразиях, таящихся за прекрасным фасадом, Сьюзен Ментон работала на Дика Риза. В отличие от многих уволенных сотрудников, чьи имена канули в Лету, Сьюзен добилась завидных успехов.

Не запятнав репутацию и сохранив достоинство.

И даже добившись успеха.

Работая на Дика Риза, я ни разу не бывала в галерее изящных искусств Ментон и даже не осмеливалась заглянуть в ее павильон на артвыставках. Однако все меняется. Дойдя до экспозиции Сьюзен Ментон, я прошла половину стенки павильона, глядя прямо перед собой, остановилась, глубоко вздохнула, повернулась и решительно вошла. Я тактично рассматривала картины, украдкой поглядывая на столь уважаемую мной особу, ожидая, когда она закончит телефонный разговор. Положив трубку, Сьюзен Ментон поздоровалась.

— Здравствуйте, — эхом откликнулась я. — Меня зовут Джейн Лейн. Работаю на Дика Риза, — поспешно добавила я, не желая, чтобы Ментон сочла меня достойной ученицей шефа, подосланной им с целью шпионажа.

— О, правда? — с сочувствием спросила дама.

Всего три слога, невольно приподнятые брови и улыбка, но я тут же ощутила, что она меня прекрасно понимает, и едва удержалась, чтобы не пробежать разделявшие нас четыре-пять шагов и не заключить эту женщину в объятия.

— Да, — только и смогла произнести я.

— Джейн, я как раз собиралась пойти выпить кофе. Составите мне компанию?

Никогда еще я не испытывала такой потребности в маленькой чашечке итальянского кофе. Пройдя по проходу, мы свернули в коридор, заказали кофе и присели за маленький столик. Мы не могли наговориться — не о Дике: его имя не упомянула ни Сьюзен, ни я; мы обсуждали экспозицию, привезенную ею в Италию, и сошлись во мнении, что художественная выставка в «Арте контемпоранео» уникальна. Сьюзен с вниманием слушала, что говорю я, и держалась со мной как с равной. Наконец разговор зашел об арттурне Йена. Сьюзен очень оживилась и похвалила его работы и творческую концепцию. Я искренне разделяла ее восхищение: по-прежнему не до конца понимая творчество Йена, я чувствовала — оно стало мне гораздо ближе. Я очень зауважала Йена в последние месяцы и не сомневалась, что и впредь буду относиться к нему с определенным пиететом.

Наш кофейный перерыв подошел к концу: выставка открывалась после сиесты. В проходах между павильонами появились люди, и мы поднялись, чтобы разойтись. Попрощавшись, я зашагала на свое рабочее место, причем меня не покидало чувство, что мы со Сьюзен Ментон еще встретимся.

Глава 23

Любовь на всю жизнь

Некоторые города действительно заставляют сердце замереть, особенно если туда нужно добираться самолетом.

Энди Уорхол

В течение второй недели выставки две скульптуры Йена купили. Я предусмотрительно заходила к Сьюзен не слишком часто, чтобы это не выглядело как заигрывание с врагом. Хотя мне практически не с кем было перемолвиться словом, неделя оказалась одной из лучших в моей жизни, потому что я влюбилась в Рим.

Теплая погода благоприятствовала прогулкам, и я подолгу бродила по Вечному городу. Узкие улочки Трастевере выводили меня к мосту, по которому я переходила на другой берег реки, попадая в суматоху Кампо-дель-Фьори, поднималась по огромной лестнице на площади Испании проведать скульптуру Йена и отправлялась гулять по живописному парку виллы Боргезе.

Каждый вечер, выходя с выставки, я ехала в город на автобусе, всякий раз сходя на разных остановках и везде обнаруживая что-нибудь потрясающее. Я обедала в ресторанах, о которых читала, или просто заходила в миленькую тратторию, совершенно не боясь пополнеть, — итальянская кухня удивительно вкусная, к тому же в Вечном городе кажется неприлично суетным думать о чем-то столь тривиальном, как собственный вес. С наслаждением проводя время в Риме, я сделала открытие — оказывается, можно прекрасно развлекаться без компании, самостоятельно.

Я преспокойно ходила в рестораны одна. В Нью-Йорке я всегда жалела людей, жующих ужин в одиночестве. В Лондоне боялась попробовать. Но в Риме очень полюбила сидеть и разглядывать посетителей ресторана или гулять по улицам, пытаясь связывать в предложения слова и фразы, оставшиеся в памяти из курса Берлица или услышанные в городе.

После отъезда Дика я не вернулась в «Хасслер» — в новом жилище мне нравилось все, за исключением Лючии. Я узнала, что Трастевере считается модным и престижным районом, «хотя и тут не без героиновых наркоманов на улицах». Мне импонировал богемный, совсем не туристический район. Я влюбилась в узкие улочки Трастевере — казалось, современные дороги с оживленным движением и толпами людей находятся за много миль отсюда. Мне нравился бар «Омбре россо», который я проходила, возвращаясь к себе в номер, — там всякий раз одна и та же компания собиралась за одним и тем же столом; посетители пили вино, курили и смеялись. Галерея Гранта Смита тоже находилась в Трастевере, что оказалось просто подарком судьбы на вторую половину нашего пребывания в Риме.