Книга Лимон - Кадзии Мотодзиро

— Когда эти воспоминания всколыхнулись в моем сердце, внезапно я прозрел. Облако, бурлившее и исчезавшее в небе, не было невидимой горой или удивительным мысом. Какое заблуждение! Тьма безоблачного дня заполняла все вокруг. Мое зрение словно бы ослабло в одночасье, и я почувствовал себя глубоко несчастным. Сколько бы я ни смотрел тогда в это весеннее небо, в котором клубился темно-синий дым, я чувствовал в нем лишь тьму.

РАССКАЗ О СТОЧНОЙ ТРУБЕ

У меня было две дороги, по которым я обычно гулял. Проселочное шоссе, про ходящее по краю долины, и узкая горная тропинка, бравшая начало на одном из поворотов шоссе и пересекавшая висячий мост. С проселочного шоссе открывался вид на окрестности, однако именно из-за этого его качества мое внимание легко рассеивалось. А горная тропинка была мрачноватой, однако прогулка по ней успокаивала. Выбор дороги зависел от настроения этого дня.

Для своего сегодняшнего рассказа я выбрал тихую горную тропинку.

Пройдя через висячий мост, тропинка уходит в рощу криптомерии. Вершины деревьев заслоняют солнце, поэтому там всегда прохладно и сыро. Явственно начинаешь ощущать, как на тебя опускаются тишина и одиночество, словно бы ты входишь в готический собор. Взгляд случайно упал под ноги. По краю тропинки густо разрослась какая-то трава, папоротники и мох. К такой карликовой природе почему-то испытываешь чувство привязанности. — Словно в сказке они вот-вот начнут переговариваться между собой. Красная глина по краю дороги размыта от дождя, и очень напоминает разрушенные ветрами камни на скалах. На каждой глиняной борозде примостилось по мелкому камню. Нельзя сказать, что солнце сюда совсем не попадает. Солнечные лучи, которые просочились между верхушками деревьев, создавали слабое свечение на дороге и на стволах криптомерии, не ярче свечи. Я шел по дороге, и тень от моей головы и плеч то исчезала, то вновь появлялась. Порой лучи совсем бледным цветом окрашивали даже траву, и мне оставалось только удивляться, как они могли проникнуть так глубоко. Я попробовал приподнять палку, на ее тени можно было разглядеть даже заусенцы.

Открыв для себя эту тропинку, я частенько стал гулять здесь в абсолютной тишине, чего-то ожидая. Я обычно доходил до того места, где холодный, как в погребе, воздух из криптомериевой рощи попадал на тропинку. Старая сточная труба торчала из сумерек рощи. Если внимательно прислушаться, доносилось еле слышное журчание. Я ожидал именно этот звук.

Почему подобные вещи трогают мое сердце? Однажды, тихим днем я впервые уловил этот звук, и тогда вдруг почувствовал, что он наполнен удивительным очарованием. И чем дальше, тем больше внимания я обращал на него. Однако, как ни странно, каждый раз, когда я слышал это красивое журчание, в окружающей меня картине чувствовалось странное несоответствие. То тут, то там росли орхидеи, чахлые цветки без запаха покачивались на стеблях, а у корней криптомерии было темно и сыро. Сточная труба лежала среди растений, старых и высохших, как и она сама. «Звук доносится вот отсюда», — решил я, руководствуясь разумом, однако, прислушавшись к журчанию прозрачной воды, понял, что мое зрение и слух утеряли единство. Вместе с ощущением какой-то странного несоответствия я почувствовал, как мое сердце наполняется удивительным очарованием.

Нечто подобное я пережил, когда увидел синие цветы в траве, покрытой росой. Эти синие цветы, почти неразличимые в зеленых зарослях травы, таили это самое удивительное очарование. Я с удовольствием предался иллюзии, что цветки в траве, покрытой росой, того же цвета, что и синее небо, и синее море. Подобное же очарование вызывали и звуки невидимой воды.

Непостоянство, с которым маленькие птички порхают с ветки на ветку, меня раздражало. Меня мучила эта суета, пустая словно мираж. А тайна становилась все глубже. В той темной и унылой обстановке, в которой я находился, она наконец-то зазвучала, словно слуховая галлюцинация. Вспышка, продлившаяся лишь долю секунды, осветила мою жизнь. Каждое мгновенье этой вспышки потрясло меня. Я не был ослеплен безграничностью жизни. Перед моими глазами было глубокое отчаяние. Какое несоответствие! Словно пьяный, который вместо одного предмета видит два, я был вынужден видеть два образа одной и той же реальности. Один был освещен идеальным светом, а другой нес с собой темное отчаяние. А затем, в тот самый момент, когда я уже почти разглядел их, они накладывались друг на яруга, и возвращали меня в скучную действительность.

Когда нет дождей, вода в сточной трубе пересыхает. Да и мой слух время от времени словно бы терял чувствительность. И точно так же, как исчезает загадка цветов после завершения поры цветения, с какого-то момента труба потеряла свою загадочность, да и я перестал останавливаться там. Однако каждый раз, как я гулял по горной тропинке и проходил мимо сточной трубы, я не мог удержаться от мыслей о собственной судьбе:

«Надо мной висит вечная скука. Иллюзия воедино сливается с отчаянием».

ИНСТРУМЕНТАЛЬНАЯ ИЛЛЮЗИЯ

Молодой пианист из Франции с осени до самой зимы давал большую концертную программу, демонстрируя свойственное французским пианистам мастерство исполнения. Репертуар состоял из немецких классических пьес, а также французских пьес, которые исполнялись так редко, что я знал о них лишь понаслышке. В течение нескольких недель я посетил шесть абонементных концертов. Концертным залом служил гостиничный холл, слушателей было немного, и я мог погрузиться в атмосферу абсолютного спокойствия. С каждым разом я все больше привыкал и к залу, и к головам и профилям окружающей публики, словно бы входил в свой школьный класс. Мне нравилась эта форма проведения концертов.

Это был один из последних вечеров. Я вошел в зал с несвойственным мне спокойствием и ясностью мыслей. Я внимательно слушал, не пропустив ни такта из первой части большой сонаты. Когда она закончилась, я понял, что смог ощутить все нюансы этого произведения. Я предвидел, что этой ночью у меня будет бессонница, и мои бессонные страдания лишь возрастут от теперешнего счастья, но в тот момент впечатления, которые я испытывал, были настолько сильны, что мои предположения о последствиях не оказали на них никакого влияния.

Наступил антракт. Переглянувшись с приятелем, сидевшим неподалеку от меня, мы пробрались сквозь толпу на улицу. Мы не говорили ни слова о музыке, молча курили, словно сговорившись, каждый был сам по себе, что как нельзя лучше соответствовало и этому вечеру, и этому моменту. Я почувствован, что сильное впечатление, захватившее меня, сопровождается своеобразным чувством отрешенности. Я вытащил сигарету. Медленно затянулся. Все как всегда. — И ночное небо, отсвечивающее красными огнями, и синие искры, которые то и дело вспыхивают в нем… Но когда я услышал, как озорной свист, донесшийся неизвестно откуда, выводит мотив, столько раз повторявшийся в этой сонате, я почувствовал, что сердце наполнилось острым отвращением.

Антракт еще не закончился, но я вернулся на свое место и рассеянно наблюдал за лицами женщин в пустом зале, чувствуя, как сердце постепенно обретает спокойствие. Однако вскоре прозвенел звонок, люди возвращались в зал, и, когда на прежних местах возникли знакомые головы, они перестали быть узнаваемыми. Моя голова словно заледенела, и еще до того, как зазвучало следующее произведение, я почувствовал отторжение. В этом отделении одна за другой исполнялись современные короткие французские пьесы.