Книга Зимняя кость - Дэниэл Вудрелл

— Тебе знать нельзя, куда мы тебя повезем. Надень-ка на голову. И не подглядывай.

— Пристрелить меня собираетесь?

— Если подумаешь чуток, поймешь: это мы б могли и раньше сделать, захотели б.

Мераб произнесла:

— Садись назад с Тилли.

Тилли была блондинка. Ри скользнула на сиденье и натянула на голову мешок. Тилли его на ней поправила, чтоб ни щелочки не оставалось. Мешок пах старым овсом и солнышком, царапал кожу, когда машина подскакивала на колдобинах. Двигатель у нее был могучий, седан проскакивал какие-то выбоины, а другие наказывал, обрушиваясь в них всей своей тяжестью. Мешок растрепался, Ри вздохнула свободнее, завиднелся лучик света. Она нюхала, чем пахнут сестры, — от них несло мазью для вымени, бурой подливой, соломой, мокрыми перьями. Машину иногда подбрасывало, на поворотах заносило.

Мераб сказала:

— Черт, не бей по тормозам, легонько жми.

— Не хочу я легонько. Я ничего не легонько.

— На снегу нельзя резко.

— У себя в машине легонько жми. А я свою машину вожу так.

— Тут скольже, чем думаешь.

— Слушай, когда разобьюсь, тогда и будешь мне рассказывать из-за чего. А пока смени тему.

Ри пыталась угадать, где они. Все зависело от того, куда они в первый раз свернули с шоссе — это у школы было? Или ближе? Одна дорога там на Боби, другая — к озеру Галлетт! Это если поворот был за школой. Потом поворачивать стали быстрее, не уследишь, Ри совсем потерялась в перекрестках, варианты запутали ее.

Тилли сказала:

— Ты б побыстрей, а? Домой хочу успеть к передаче.

Под мешком Ри распознавала оттенки собственных запахов. Вот как сопят ее мехи. Вот как с присвистом она дышит, вот как пахнет. Она громко жила в собственных ушах, да и пахла вроде ничего.

— Смешная та, что ли?

— А мне никогда не смешно.

— Ты тогда про какую?

— Которая для тебя смешная. Мне просто совсем не смешно. Мне нравится там кукла, которая живет в подвале[7].

— Ты бензин для пилы не забыла?

— Заправлена. Я дома проверяла.

Затрясло сильнее. Колеса заскрежетали по какой-то неровной поверхности — по полю, коровьей тропе, драной почве русла. Когда подбрасывало, Ри и Тилли стукались.

Машина остановилась, Мераб сказала:

— Ворота откройте.

— А потом закрыть? Или оставить, пока не уедем?

— Закроем, когда уедем.

За воротами машину повели медленнее, — значит, под колесами не очень дорога. Опять тряский участок — подбрасывало ритмично, все рывки одинаковые, Ри догадалась, что едут поперек кукурузного поля. Примешивался лишний призвук — сухо трещали стебли.

— Тропа где?

— Вон под теми деревьями.

— Здесь стой.

Тилли вывела Ри из машины, держа за руку, подталкивая. Воздух был холоден, шлепнул по ней, мешок встопорщился. Под ногами захрустел снег — сверху тонкий слой ломкого наста. Где-то вдали к стрелке подошел поезд, взвыл, предупреждая. Щелкнул замок багажника; оттуда что-то вытаскивали. Ри выпрямилась — вдруг сейчас произойдет худшее, и ее представят Кулаку Господню, а слабаки не нужны никаким богам.

Мераб сказала:

— Когда я у тебя с головы этот мешок сниму, ты, может, и поймешь, где мы. Я-то думаю, что вряд ли, но если вдруг — тут же забудь, что знала. Усекла? Даже не пытайся гадать, где это, или когда-нибудь сюда возвращаться. Это будет нельзя.

Мешок сдернули, бросили на сиденье. У Тилли на плече был топор, другая сестра держала небольшую бензопилу. У Мераб в руке — тяжелый фонарик, бросавший длинный луч.

— Туда надо еще чутка пройти. Иди за мной.

Поле, шеренга деревьев, узкая тропка со следами лап, ведущими вглубь леса. Пухлая луна в первой четверти и посеребренный пейзаж. Мераб шла за своим лучом, медленно, враскачку вела их дальше, через вздыбленное поле, затем легкий изгиб тропы взобрался на клубок бугра с костяшками гряды сверху и опять вниз, в распадок. Тропинка шатко вела к замерзшему пруду, путь преграждала изгородь бурелома. На бревнах и ветках оскальзывались, обдирали лодыжки, ругались и бормотали, но преграда вскоре осталась позади, и женщины собрались в пыхтящий строй, уставились вниз, на застывший пруд.

Мераб сказала:

— Он там, детка. Видишь самую высокую иву? Твоего папу под ней утопили, привязали к блоку цилиндров.

Пруд в серебристом свете, с сутулыми ивами и плоскостью тусклого льда вдруг сразу превратился в тоскливую даль. Рогоз и кусучая рыбешка в мелкой воде, папина живая могила. Шмыгнула носом — и тяга встать на колени в снег у воды миновала, Ри двинулась по берегу к самой высокой иве. Поскользнулась на снегу, встала, шагнула, опять поскользнулась. Сестры шли за ней вокруг пруда, поближе к иве.

Мераб сказала:

— Я посвечу. Топором лед пробьешь.

— А потом что?

— Он не глубоко. Тут вообще мелко.

Ри притопнула по льду, и он треснул, по не расселся. Шагнула еще, потом еще, затем вернулась за топором. Встала на лед у самой ивы, подняла топор и все чувства свои вложила в удары по пруду. Раздался скорбный стук, потом стук этот встретился с хлюпающими вздохами — лед раскалывался, плескала черная вода. Свет падал туда, где был лед, там вода вздымалась, освобожденная.

— Он там, детка. Почти что у тебя под ногами.

— Я его не вижу.

— Чтоб увидеть, надо руку сунуть и подтянуть. Сам он уже больше не плавает, но тяжело не покажется.

Ри сняла Бабулино пальто, кинула его Тилли. Упала на колени, продвинулась по льду к проруби. Сунула в пруд руку и закричала, заорала от холода, но рукой в воде пошурудила. Рука вроде как быстро вспухла, перестала чувствовать, стала неповоротливой, поэтому Ри ее вытащила, сунула другую.

— Ниже тянись, так вот кбоку не надо.

Она что-то нащупала — что-то из ткани, сильно потянула. Свет падал частично, но в центре луча был ярок. Эту рубашку она узнала. Зеленая фланель в клетку, рукава обрезаны у плеч. Под нею исподнее, длинные белые рукава. Исподнее на ощупь казалось жидкой грязью, мхом, а то и тем и другим сразу. Ри тянула, пока не показалось ухо, затем отвернулась, ее стошнило прямо на иву. Но и блюя, она не разжала хватку.